Завещание Сталина

— Словесный понос недоумка: разве Бог может иметь имя? Разве он может принадлежать к тому или иному племени? Прикинь, сколько эпох, сколько стран, сколько народов пытаются свести божественную жизнь бесконечности к жалким условностям своих обстоятельств! Неужели ты полагаешь, что этот примитив ещё способен парализовать мозги?

— Значит, ты не Бог? Значит, Бога нет?

— Кто тебе это сказал, шалопай? Каждый человек живёт с Богом. Едва только человек сталкивается со своей слабостью и невозможностью одолеть обстоятельства, сразу же появляется Бог как мысленное отражение иной возможности. И какая разница, как его называют? Те же, упрямые козлы, возомнившие о себе, что им все доступно, гибнут тем быстрее, чем менее верят в высшую справедливость… Зачем Богу появляться среди людей, составляющих ничтожную часть вселенной, далеко, кстати, не лучшую? Люди пугают друг друга, потому что не верят друг другу. Не пора ли преодолеть этот дикий предрассудок?

— Так что же Яхве? Я всегда считал, что меня ведёт Яхве.

— Тебя вела и ведёт собственная трусость. Трусость и слабость плодят фантазии. Смелый и сильный видят реальное будущее…

— В природе есть закономерности. Мы можем назвать их Богом и, выявляя, заставить служить нам.

— Боги, которые служат людям, — это вообще ахинея, придуманная волосатой обезьяной ещё до каменного века, что же её повторять?.. Закономерности, конечно, существуют. Благодаря им существует и бесконечность. Уберите закономерности, и бесконечность станет абсурдной.

— Но что такое бесконечность?

— Тебе этого не объяснить. В твоём словаре нет ни подходящих слов, ни достаточных понятий. Конечному не постичь бесконечного. Как тьме не постичь света… Считай, что на эту тему лучше всего сказала русская матрёшка. Бесконечность построена именно на этом принципе…

— Но всё же я убеждён: мы — избранный народ.

— Кем вы избраны?

— Не важно кем, важно, что мы этому верим и это нас поддерживает.

— Тем хуже. Потому что уже завтра никто не станет верить ничему еврейскому. Анонимный народ растворяется в анонимности, когда его мечты отражают трусость и страх. Это вечный закон.

— А я? — в отчаянии спросил Борух. — Как сложится моя личная судьба? Чего мне нужно остерегаться и к чему тянуться?

— Поздно остерегаться и поздно тянуться: ты всю жизнь прислуживал своей требухе и своему тщеславию, после тебя не останется даже твоих денег, которые ты завещал наследникам. Деньги растворятся бесследно и пойдут на пользу тех, кого ты ныне считаешь своими врагами… Надо было жить для совершенства, ты же не представляешь себе, что это такое…

— Но божественная сила должна быть чувствительна к покаянию! Что, если я покаюсь?..

Ответа не последовало. Вихри какой-то силы, вызывавшей прозрение, ушли, и Борух вновь остался один.

Что-то давило на его рецепторы одновременно, он чувствовал заторможенность, угнетённость духа и бесконечную досаду…

Говорит Сталин

Пусть простят мне потомки, которые используют эти записи, за их отрывочный и нелогичный порою характер.

По правде говоря, слова великого человека нельзя законспектировать: мысль гения горит и движется, как лава со склона горы. Она живёт в извержении важнейших истин эпохи, и все мы, кто это созерцает, кто внемлет гулу и рокоту вулкана, парализованы величием гения, могущественного, как и вулкан, и непредсказуемого и губительного, как огонь, скрытый в недрах земли.

Когда говорил Иосиф Виссарионович, я только слушал, не сомневаясь в правдивости каждого его слова, поскольку он как бы воочию видел одновременно всю эпоху и всё грядущее страны — дар как итог многолетнего служения Высшим Идеалам.

По условиям встреч я не имел права записывать слова Сталина на бумагу. Но я будто предчувствовал, что когда-либо мне придётся воспроизвести его тихий, спокойный голос и его подлинные слова: бессонными ночами я не раз пытался восстановить их.

Увы, мне это никогда не удавалось: с какого конца рисовать космос? с какой звезды считать всё скоплением звёзд?

Я делал свои записи — с перерывами — после 8 декабря 1991 года, когда предательство советской верхушки окончательно разрушило постройку гения, когда его храм был взорван, как он и предвидел…

«Никто не знает, как я, пока ещё способный ежедневно обозревать все историческое пространство планеты и видеть козни вроде бы совершенно скрытых от наблюдения групп, что это чрезвычайно важно — поскорее сменить поколения, определяющие движение нашего государственного корабля.

Есть неодолимый закон, по которому всякое событие должно от начала до конца твориться только тем человеческим материалом, который разжёг костёр и сделался сам дровами и углём эпохи. Если происходит задержка, натопленная изба превращается в смертельный склеп, где умирают молодожёны… Так же гибнет и будущее народов и наций. Нельзя закрывать «вьюшку», пока не выгорит топливо, но нельзя оставлять её открытой, когда жар на исходе…