Завещание старого вора

– Вот и хорошо, – произнес Феликс Эдмундович. – Будь здоров, Петр! – сказал он, поднялся и скорым шагом вышел из комнаты.

За ним, едва поспевая, устремился Александр Трепалов. Он остановился у дверей, неодобрительно посмотрел на уголовника, лежавшего на кровати, покачал головой и выскочил из палаты.

Минут двадцать они ехали в дребезжащем трамвае, в вечернее время наполовину пустом, а потом проходными дворами добирались до места через деревянные закоулки Марьиной Рощи.

– Пришли, – объявил Савелий, указав на тесный дворик, разгороженный на неправильные квадраты бельем, развешанным на веревках.

Сумерки ложились на город постепенно, понемногу, но здесь, в малом дворике, отрезанном от больших улиц дощатыми стенами, вечер уже сгустился до темноты.

По периметру двора теснились обыкновенные низенькие постройки из хлипких досок. На их крышах торчали дымовые трубы. Немного в сторонке, будто бы стесняясь таких неказистых соседей, стоял деревянный двухэтажный дом с высоким основанием из красного кирпича, большими окнами с резными наличниками. Над ним возвышался мезонин в форме восьмигранника. В прежние времена это была помещичья усадьба, в нынешнее – перенаселенное неуютное жилье. Через тонкую материю, занавешивавшую пару окон, пробивался тусклый свет. Видимо, в помещении горела керосиновая лампа.

Больше по привычке, чем по долгу службы, затявкала с угла двора потревоженная худая облезлая дворняга. Исполнив свой сторожевой долг, она лениво зашагала под лестницу.

– Нам туда, – сказал Лапоть и ткнул пальцем на дом с мезонином.

Савелий потянул за дверную ручку, одолел сопротивление тугой пружины и вошел внутрь. Где-то под потолком верхнего этажа горела лампа. Ее убогий свет позволял кое-как ориентироваться в густом полумраке. Однако Лапоть зашагал вверх по лестнице совершенно уверенно, как человек, не однажды здесь побывавший.

На самой последней ступени, выдавшей длинную писклявую ноту, он остановился, подождал чуть отставшего Кобзаря, а потом спросил:

– Ну как, ты готов?

– Постучи, – невесело пробурчал Кобзарь и вышел прямо под свет лампы.

Савелий три раза через равные интервалы стукнул в дверь и ободряюще произнес:

– Не дрейфь! Все будет путем.

– Меньше языком чеши! – заявил Петр, строго глянув на него.

Дверь открылась неожиданно и совершенно бесшумно. В низком проеме, сильно согнувшись, стоял высокий сухощавый мужчина лет сорока с сумрачным, недоверчивым взглядом. Свет, падающий сбоку, хорошо освещал его костистое лицо с крупным пористым носом. Длинная худая шея с остро торчащим кадыком делала его похожим на какую-то хищную птицу.

Неожиданно сумрачное лицо подобрело. Плотно сжатые губы, готовые какую-то минуту назад изрыгнуть проклятия, неожиданно разлепились и застыли в добродушной улыбке.

– Лапоть! Не ожидал я тебя увидеть. Ты же вроде бы не собирался сегодня приходить.

– Да как-то так вот вышло. Ноги сами сюда побежали.

– Проходи, – сказал хозяин, распахнул дверь пошире, давая возможность гостям пройти внутрь, без особого интереса глянул на Кобзаря, стоявшего рядом с Лаптем, и осведомился: – А это кто с тобой?

– Корешок мой давний, погоняло Козырь, – живо ответил Савелий. – Тоже в картишки хочет переметнуться.

– Козырь, стало быть. – Башка внимательно посмотрел на добродушно улыбающегося Кобзаря. – Что-то я не слышал о тебе. Откуда будешь?

– Отсюда! А я вот о тебе слышал, – напористо проговорил Петр Кобзарь. – Мне про тебя Прохор Мотня рассказывал.

Губы катранщика опять разлепила добродушная широкая улыбка, показавшая отсутствие двух зубов в глубине рта.

– Что же он про меня говорил?

– Называл тебя правильным бродягой.

С Прохором Матвеевым, известным среди блатных как Мотня, Кобзарь познакомился с месяц назад, когда работал под прикрытием на пересылке в Нижнем Тагиле. Именно тогда Мотня упоминал в разговоре, что его лучший друг катранщик Башка проживает в Москве и держит в Марьиной Роще катран. Это был тот самый счастливый случай, доказывающий, что никогда не следует пренебрегать информацией, пусть даже она и кажется пустячной. Кто бы мог подумать, что эти сведения могут пригодиться именно сейчас.

– Когда ты его видел?

– За пару дней до того, как его повязали. Обещал он меня с тобой свести, чтобы я в картишки мог перекинуться. Да оно вот как вышло.

– Заходи! – сказал катранщик и чуть отступил в сторонку. – Здесь путевым людям всегда рады.

Петр вошел в комнату, оказавшуюся светлой и довольно просторной. Здесь стояли старый, основательно поцарапанный пузатый шкаф, такой же комод и широкая кровать, занимавшая едва ли не всю стену справа от входа.

В середине комнаты за столом сидели три человека и мерили новых гостей заведения внимательными взглядами, как если бы пробовали на вес содержимое их карманов. Убедившись в том, что те заряжены как подобает, они расплылись в довольной улыбке.

Все трое одеты были броско, по блатной моде: в белые рубашки и полосатые брюки из тонкой шерсти. Но у двух коренастых парней, блондина и рыжего, сидевших по левую сторону стола, отсутствовал тот шик, который был в наличии у долговязого субъекта, расположившегося справа.