Завещание Тициана

— Коллеони придаст тебе мужества. — Эти слова Песо-Мануций сопроводил энергичным хлопком по плечу Пьера. Тот вопросительно взглянул на него. — Коллеони, кондотьер, весельчак на коне над твоей головой! — И прибавил с игривым огоньком в глазах: — Говорят, его фамилия происходит от слова coglioni — яйца, которых у него было не два, а три! — и загоготал.

На следующий день, 27 августа, Пьер проснулся с мыслью о больной девочке. Он поделился с Виргилием своим намерением вернуться к ней, а также навестить Тициана. Виргилий решил составить ему компанию. После завтрака — целой миски теплого молока и горы оладий, — разделенного с дядей и котом, они вместе вышли на улицу. Увидев, как кот расправляется с пищей, Пьер больше не поражался его размерам.

Друзья без труда нашли дорогу к больной. Как и накануне, когда они высадились в Каннареджо, улицы были пустынны и тихи. Казалось, горожане позапирались, чтобы избежать опасности заражения. Дож Мосениго и его ученые советники могли сколько угодно утверждать «поп хе peste», у венецианцев при виде бубонов и трупов уже не оставалось иллюзий. Единственное живое существо, которое встретилось друзьям по пути, была выскочившая на них крыса. Взъерошенная, грязная, она, покачиваясь, перебежала дорогу. На мордочке у нее красовалось пятно крови. Внезапно ее всю затрясло, она отвратительно завизжала и скатилась в канал. Виргилий увидел, как она бьет кольчатым хвостом и розовыми лапками по воде, затем ее не стало. Предома перекосило от отвращения — не то чтобы он так уж не терпел крыс, он ведь был вовсе не неженка, — но сцена агонии показалась ему чрезвычайно отталкивающей.

— Обожду тебя на улице. Если нужна помощь, зови, я буду здесь, в конце тупика.

Пьер кивнул и вошел в дом. Виргилий приблизился к каналу и стал разглядывать зеленоватую воду. Под водой плавало нечто трудноопределимое и мерзкое. Никому не пришло бы в голову вылавливать что-либо в водах канала. «Дохлые крысы, отбросы, тряпье, в которое заворачивали покойников», — подумалось ему.

В эту минуту страшный вопль, нечеловеческий по боли и отчаянию, разорвал тишину. Виргилий подскочил и стал озираться. Может, это кричит пациентка Пьера? На секунду прервавшись, вопль возобновился с новой силой, и тут Виргилий понял, что он исходит из дома по другую сторону канала. Он поднял голову и увидел у одного из окон растрепанную женщину в разодранной рубашке. Не замолкая ни на минуту, она устремилась к балюстраде и собралась броситься вниз, но кто-то помешал ее намерению.

Завязалась борьба, после чего женщина исчезла в глубине комнаты. А ее вопли так и повисли над водами канала. Потрясенный этой сценой Виргилий с трудом приходил в себя. Когда его коснулась чья-то рука, он вздрогнул, краска отлила у него от лица, он обернулся. Это был Пьер.

— Что-то случилось?

— Женщина… там… — Он указал дрожащей рукой на здание и окно напротив. — Она так зашлась в крике, что можно было рехнуться. Мне кажется, она пыталась утопиться.

— Ну, рехнулась-то скорее она. Когда три дня подряд выворачивает наизнанку, а боль во всем теле нестерпима, только и остается, что желать скорой смерти. — Пьер обнял друга за плечи.

— Как больная?

— Бугорки увеличились в размерах, их разнесло по всему телу. Теперь они с орех. Я их вскрыл. Бедное дитя! Она не плакала, не жаловалась, только судороги пошли. Головная боль тоже не проходит. Надежды почти никакой.

— Идем к Тициану?

— Если не страшно, пошли. Однако боюсь, его состояние еще хуже. Мать девочки объяснила мне, как пройти к дому на Бири-Гранде. Если я правильно понял, это в двух шагах отсюда, на границе прихода Святого Канциана, сразу за площадью Пьета.

Пьер понемногу осваивался в городе. Оставив позади площадь Меравеге, церковь Святых Иоанна и Павла, статую Коллеони и здание братства Святого Марка, они перешли канал Нищих и углубились в квартал Каннареджо. В этом небогатом квартале улицам традиционно давалось название «бири», и та, на которой стоял дом художника, звалась Бири-Гранде. Мезонин выходил на улицу Коломбины. Дом, выстроенный лет сорок назад, был большим и удобным. Тициану требовалась просторная мастерская с высоким потолком. Помимо размеров дома, главной его гордостью был сад, где художник задавал пиры и изысканные празднества. Из сада открывался вид на северную часть лагуны с островами Мурано, Святого Михаила и Святого Христофора. Однако друзьям было недосуг задерживаться в саду и в симпатичном дворике с колодцем, закраина которого была резной.

Они напрямую прошли в спальню художника и со всей возможной учтивостью представились ему. Тициан встретил их лежа. Из-под простыни виднелась лишь его исхудавшая голова, мертвенно-бледное лицо с обострившимися чертами и большой белой бородой, ввалившимися щеками, огромным лбом и крупным носом. Лихорадочно блестели глаза.