Завещание вурдалака

– С пользой, – похвасталась Катя. – Прогулялась до автобусной остановки, по пути познакомилась с одной старушенцией. Говорит, живет неподалеку. Фабрику ненавидит, преисподней величает.

– Да, что-то такое в этой фабрике есть, – неопределенно поддакнул Павел, решив не рассказывать Кате ни про несчастный случай, свидетелем которого он стал, ни про хлопковые тюки, весьма подходящие для транспортировки наркотиков из Средней Азии. – Вредное производство.

– Она не про производство говорила, – усмехнулась Катя. – Тут все гораздо серьезнее. Местные жители давно уже стали замечать, что на фабрике то и дело пропадают люди.

– Как это – то и дело?

– Примерно раз в год. Официальная версия – командировки, обмен опытом, лечение в санаториях. Только обратно пациенты, преимущественно одинокие, не возвращаются. Народ подозревает неладное.

– Что именно?

– Наверное, на этот вопрос ответит еще один мой новый знакомый.

– Это какой еще? – напрягся Павел.

– Пойдем, увидишь. Тут недалеко. Полчаса назад случайно наткнулась. Может, еще там.

Они перешли через улицу и вышли к небольшому скверу, посреди которого стоял довольно большой то ли ларек, то ли магазин.

– Гляди_,вон сидит. – Катя указала рукой в сторону стоявшей у магазина скамейки. На ней, облокотившись о стоявшую рядом урну, сидел человек. Неопределенного возраста, грузный, обрюзгший, в рубахе навыпуск, он едва заметно покачивался взад-вперед и то и дело прикладывался в бутылке водки. Однако в его облике было достаточно черт, позволяющих безошибочно отличить бомжа или запойного пролетария от вполне приличного человека. Довольно аккуратная стрижка, чистое, хоть и испитое лицо, добротные ботинки, дорогой пиджак. Павел скорее принял бы его за интеллигента-неудачника, волею судеб оказавшегося за бортом бурной рыночной жизни, чем за убежденного алкаша.

– Слышь, Петрович, – раздался недовольный женский голос, и из ларька на тротуар вышла девица лет двадцати пяти. – Давай домой вали. Хватит тебе на сегодня, а то потом опять начнешь стекла бить и песни горланить. Где сотовый, давай я водителю твоему позвоню, поедешь домой с ветерком.

– Изыди, крыса, – отозвался Петрович. – Поеду, когда сам сочту нужным.

Девица обреченно махнула рукой и скрылась в ларьке. Павел, не желая гадать, кто этот беспутный персонаж, которому каждый встречный может по его же мобильному телефону вызвать личного шофера, обернулся к Кате и вопросительно поднял брови.

– Что за папуас? – кивнул он в сторону Петровича.

– А сам не догадываешься? Павел присвистнул.

– Неужели он?

– Собственной персоной. Николай Кирьяш, супруг Ларисы, нашей обожаемой примадонны.

– Лихо. И часто он так гуляет?

– Почти постоянно. Месяцами не просыхает.

– Умница! – похвалил Павел и чмокнул Катю в щечку. – Ну что, будем ловить момент? Бессовестно воспользуемся тем, что он лыка не вяжет? Кто за? Единогласно.

Они неторопливо направились к лавке и пристроились на ней с другого края. Судя по всему, Николай еще не успел набраться до бесчувствия. Но, как известно, это дело поправимое, а потому с расспросами следовало поторопиться.

«Ничего, – думал про себя Павел, подходя к ларьку и покупая бутылку армянского коньяка, – разговорим. И не таким языки развязывали…»

Минут через двадцать Николай вместе с Павлом сидели возле закрытого (и, по всей видимости, заброшенного) летнего кафе. Здесь с прежних времен сохранилось несколько столов и стульев, представлявших собой изрядно подгнившие и потрескавшиеся пеньки разного диаметра и высоты.

– Вот скажи мне, – ударяя Павла по плечу пятерней, спрашивал Николай, неожиданно для себя найдя в случайном знакомом заинтересованного слушателя, – как жить, когда такое творится? Когда нет места на земле порядочному человеку? Когда черти, черти – везде? И на работе – черти! И дома – черти! Куда податься, вот скажи ты мне?

Павел понимающе кивал, подливая коньяк в раздобытые Катей в киоске пластиковые стаканы. В основном он молчал, не пил, только делал вид, и лишь изредка задавал наводящие вопросы – чтобы нетрезвый собеседник не слишком отклонялся от заданной темы. Вспомнив преподанные ему еще в Москве Женей уроки, он придвинулся к Кирьяшу и, встряхивая головой, будто молодой барашек, произнес:

– Коля, я тебя уважаю. За нас.

Николай солидно кивнул, одним глотком, по-мужски, осушил стакан и привалился головой к плечу Павла. Ткачев предупредительно поднес ему пакет с чипсами. Николай зачерпнул оттуда горсть и задумчиво захрустел.

– Везде черти, – повторил он, – куда ни плюнь – везде…

– Да где они, Коля? – радостно воскликнул Павел, встряхивая Николая. – Оглянись? Вокруг – никого! Вечер, сумерки, вон луна на небо лезет… Благодать-то какая!

– Там они, – махнул Николай рукой куда-то в сторону. – На фабрике. Там у них шабаши.

– Да какие шабаши, Коля? Нет никаких чертей. А на фабрике женщины работают. Нитки прядут.

– Это сейчас. А бывает, что там черти, – упрямо повторил Николаи. – Уж я-то знаю, сам видел.

Он снова грузно навалился на Павла и смачно рыгнул.

– Пардон, – извинился он заплетающимся языком. – Директором я там был, вот так-то. Не хрен собачий!