Завет, или Странник из Галилеи

Наконец вышел Иешуа. До чего же откровенно тот выражал свою скорбь — одежда разорвана, а лоб почернел от пепла. Толпа при виде его, казалось, еще более помрачнела. Он заговорил. Я ожидал гневных обличений, но ничего такого не прозвучало. Он вспоминал Священное Писание и известные всем рассказы о пророках-изгоях. Речь явно произвела меньше впечатления в сравнении с новостью, которая только что посетила дома горожан. Однако толпа, готовая к всплеску насилия, теперь успокоилась.

Иешуа замолчал, но в это время на противоположном конце улицы возникло какое-то оживление. Оно было вызвано появлением отряда солдат. Контингент военного лагеря молниеносно объявился в городе. Еще только полчаса назад, когда я был там, ничто не указывало на скорое выступление. Капитан Вентидий, названный в честь знаменитого римского генерала времен Марка Антония, скомандовал своим бойцам, и те задержались у края толпы. Сам он прошел сквозь строй расступившихся горожан и остановился перед домом Кефаса. Ему было уже за сорок — он явно был староват для своего звания и должности командира заштатного гарнизона. Но по тому, как люди охотно расступались, чтобы дать ему дорогу, стало ясно, что он обладает здесь авторитетом. Капитан обратился к Иешуа. Слова прозвучали энергично и в то же время весьма дружелюбно — последнее несколько удивило меня.

— Уверяю, Рим здесь не замешан, — произнес он.

Капитан говорил искренне, но это едва ли было правдой. Иоанан всего лишь изобличал Антипу в грехах, которые, однако, тот и не думал скрывать, — вот все, что могли официально вменить в вину пророку.

К чести своей, Иешуа только и сказал:

— Римляне творят дела не только своими руками.

В любом случае Вентидий был явно застигнут врасплох: его злило не столько то, что никто не поставил его в известность, но в большей степени то, как грубо был попран закон в связи с казнью Иоанана. Позднее я узнал, что он слыл одним из «имеющих страх Божий», то есть сочувствовал иудеям.

Капитан неловко замялся на какое-то мгновение, явно боясь встретиться взглядом с Иешуа, затем повернулся к людям и попросил всех разойтись. Воцарилось настороженное молчание, казалось, атмосфера вот-вот взорвется. В глубине улицы стояли солдаты, охватив толпу сомкнутым строем; ограниченное пространство еще более усиливало нервозность. Иешуа на этот раз не старался разрядить напряженность, он повернулся и, не сказав ни слова, пошел обратно в дом Кефаса. Казалось, по толпе пробежала волна паники, после того как вожак оставил ее. Но это продолжалось недолго. Люди стали расходиться. Вентидий отдал солдатам приказ — чем и ограничился в смысле осуществления формальностей — и вывел отряд из города.

Вскоре у ворот Кефаса осталось лишь несколько человек. Я заметил среди них братьев Якоба и Иоанана и подошел поближе. Иоанан, младший и более расположенный ко мне, представил меня остальным. Люди, сгрудившиеся у ворот, судя по внешности, были в основном рыбаками или чернорабочими. Среди них находилось и несколько женщин, которым я также был представлен в той же простовато-грубоватой манере. Меня позабавило то, как Иоанан заявил, что все они были призваны Иешуа стать его избранными соратниками, как будто кто-либо из них имел хоть какое-нибудь образование или положение в обществе. Все выглядели очень подавленными известием о смерти пророка Иоанана, более того, я заметил, что, в какой-то степени, они были даже испуганы.

Спустя некоторое время появился Кефас. Он повел нас к гавани, затем мы вышли за городские ворота и направились к берегу озера. Иешуа уже находился там, на нем была все та же изорванная одежда. Очевидно, он, не привлекая внимания, вышел через заднюю дверь в глубине дома. Подошедшие обменялись короткими приветствиями, после чего женщины принялись разводить огонь. Неподалеку лежала кучка пойманной рыбы и несколько луковиц. Одна из женщин принесла хлеб. А Кефас наполнил фляжку прямо из озера. Когда еда была готова, все расселись в кружок на камнях, помедлив, прежде чем приступить к еде, что, вероятно, было сложившимся ритуалом. Соратники сначала предложили пищу своему наставнику, а он, в свою очередь, предложил ее им. В конце концов Кефас стал первым, кто нарушил пост.

Трапеза еще не закончилась, а все опять вернулись к теме гибели Иоанана. Якоб — они с братом, как я заметил, имели в общине репутацию «горячих голов» — предлагал послать протест прямо в Дамаск, а лучше — самому кесарю. Остальные же придерживались мнения, что сейчас надо вести себя тихо и, может быть, даже разойтись на время.

— Глупцы, — сказал Иешуа, — вы ничего не поняли. Путь Иоанана — это и ваш путь.

Присутствующих, кажется, сразила эта фраза. Наступила тяжелая пауза. После кто-то робко спросил, стоит ли все-таки, по предложению Якоба, послать протест правителю в Дамаск.

— Кто тот правитель, который достоин коснуться хоть края одежды Иоанана! — воскликнул Иешуа. — Не хотите ли вы сначала подумать над тем, чему я вас учил, прежде чем говорить?

Терпение изменило ему — смерть Иоанана выбила его из колеи.

Опять повисла долгая пауза.