Завет, или Странник из Галилеи

Мы возвратились вдевятером, так как Иешуа — а я не смела даже надеяться на это — решил пойти вместе с нами. Я тщательно скрывала свою радость и даже воздерживалась от каких-либо одобрительных слов — боялась, что они могут остановить Иешуа. Свое решение он пояснил так: он-де еврей, и ему нужно побывать на земле предков — так он сможет лучше разобраться в себе. Но я понимала, что на самом деле пережитые вместе невзгоды сблизили нас. Я ничего не стала обсуждать с Иосифом, а просто сообщила ему, стараясь всем видом подчеркнуть обычность такого события, что Иешуа пойдет с нами.

Мы решили остановиться на три дня в Иерусалиме. Это было ошибкой, так как Иосиф, не желая иметь никаких контактов с моей родней, отправился сразу в Бет Леем, захватив с собой своих сыновей. Он спешил показать их своей семье. Иешуа неожиданно воспринял все очень близко к сердцу и тяжело переживал по этому поводу. Во время путешествия их отношения с Иосифом, казалось, заметно потеплели. Иешуа во всем слушался его и, как мог, выказывал уважение, хотя было ясно, что он был очень умен и даже превосходил в этом Иосифа. Но когда мы вступили на землю Иудеи, неприятные воспоминания пробудились в душе Иосифа. Иешуа не понимал причины таких разительных перемен и впал в дурное расположение духа. Мне стало ясно, что он не понимает истинного положения вещей в нашей семье и того, какое место он в ней занимает. Тогда, в Египте я полагала, что именно по этой причине он оставил нас — а иначе что могло побудить его уйти из дома? Но он был слеп. Иногда меня удивляла его слепота, которая сочеталась с удивительной, не свойственной возрасту проницательностью. Позднее мне приходило в голову, что именно эта завеса позволила ему остаться рядом со мной, он как будто бы видел вещи издалека и смотрел на них по-другому, не в привычном свете. Мне казалось, что это не давало ему возможности судить обо мне по каким-то очевидным для всех вещам, а просто принимать их такими, какие они есть.

За время, что мы прожили в Египте, я не имела никаких известий о своей семье. Поэтому, когда я появилась дома после долгой разлуки, мне пришлось заново знакомиться с моими братьями и сестрами. Только теперь я узнала, что отец мой не так давно умер. Я отдала некоторую сумму из своих денег матери, чтобы поддержать ее. Отец не оставил ей никаких средств к существованию, и она жила как приживалка в своем собственном доме, во всем завися от милости невесток. Что касается моих братьев, то они не выказали никакой радости по поводу моего появления. Я узнала вскоре, что они не переставая ругали меня, считая моей виной то, что удача отвернулась от нашей семьи. Они сказали Иешуа, что он будет спать в комнате для слуг. И мне стоило огромного напряжения, чтобы сдержать себя и не уйти тотчас, но я осталась, в первую очередь, конечно же, из-за матери. Я постелила себе и дочерям в комнате для слуг, она все равно стояла пустая, и сделала вид, что мы сами решили разместиться в ней, так как в доме было мало места.

Однако мне не удалось обмануть Иешуа, и на следующее утро я обнаружила его кровать пустой. К вечеру он так и не вернулся домой. Темнело довольно быстро, и я не могла идти искать его на ночь глядя, поэтому не сомкнула глаз до утра, представляя себе все худшее, что могло с ним произойти. Он был схвачен по доносу, убит на улице или просто решил наконец снова оставить нас. Если бы я сохраняла присутствие духа, то, конечно, подумала бы о том, что улицы Иерусалима все же гораздо спокойней припортового района Александрии. Едва рассвело, я бросилась на поиски сына. Я довольно долго бродила по Иерусалиму, пока не оказалась около Иерусалимского храма, там я и нашла Иешуа. Он стоял во дворе храма и слушал учителей, ведущих богословские споры.

Меня пронзила дрожь, которую я с трудом сумела скрыть: по Закону незаконнорожденный не мог войти в храм и даже приблизиться к нему под страхом смерти. Стоило кому-то из толпившихся там людей выступить с доносом, участь Иешуа была бы решена.

Один из учителей, узнав, что я мать мальчика, сказал мне, что мой сын говорит кощунственные речи, утверждая, что существует мудрость, превосходящая мудрость Торы.

Я вспомнила, что Иудея известна строгостью в подходе к вере, правда, говорили, что эта строгость не лишена лицемерия. Однако я внутренне обругала себя за то, что не смогла удержать Иешуа от прихода сюда, где он мог стать только изгоем. Достаточно одного походя пущенного слуха, и люди, что собираются здесь, могли бы сломать ему жизнь.

Я подозвала его и отвела в сторону. У меня даже не было сил обрадоваться, что я наконец нашла его. Единственное, что я сказала ему:

— Какой ты глупый, так нельзя, ты говоришь обо всем слишком открыто.

Он стоял молча передо мной, а я в душе сокрушалась, что не могу увести его из Иерусалима, взять и увести, несмотря на его упорство. Сейчас это казалось мне самой большой бедой.

— Просто ты для них совсем еще мальчишка, — говорила я ему, — и они не могут смириться, что, несмотря на свою юность, ты мудрее многих.