Завет, или Странник из Галилеи

Через канцелярию суда проходило множество самых разных людей: военные, чиновники из Сирии, из Кесарии, города построенного Иродом, и даже из самого Рима. Среди них был и один легат, ожидавший нового назначения в какую-то отдаленную провинцию. Отец мой благоволил к нему. Он познакомил меня с ним и, демонстрируя полное доверие, не раз оставлял нас наедине. Я была тогда очень юной и неопытной; легат от уговоров быстро перешел к угрозам и в конце концов сделал то, что хотел. Я так и не смогла забыть его запаха, запаха надушенного белья, заглушающего вонь прогорклого жира. После всего, что случилось, я перестала бояться чего бы то ни было: я знала, что самое худшее со мной уже произошло.

Легат не попросил у отца моей руки, на что тот очень рассчитывал, а исчез, как только получил назначение. Вскоре после этого обнаружилось, что я беременна, иначе говоря, обесчещена. Узнав об этом, отец избил меня, но я сказала ему, что именно он подтолкнул меня к легату, и отец прекратил побои. Чтобы спасти меня от публичного позора, он принялся подыскивать мне мужа, обращаясь к своим подчиненным. Но те, догадываясь о причине, поголовно отказывались от его предложения.

Как раз в то время для каких-то работ в храме нанялся каменщик по имени Иосиф, у него была в то время одна забота — поиск подходящей жены. Иосиф был намного старше меня, наверное в три раза. Он развелся с женой, так как убедился, что она бесплодна, и теперь очень боялся ошибиться в выборе. То, что я ждала ребенка, было ему на руку, так как доказывало, что я не страдаю бесплодием, к тому же мне было всего четырнадцать. Тем не менее он, со своей стороны, заявил, что берет женщину, беременную не его ребенком, и вынужден покрывать не только мой позор, но и свои расходы. Мой будущий муж не предложил никакого выкупа за невесту, а приданого запросил в несколько раз больше обычного, и выплатить его надо было в звонкой монете. Спасая семью от позора, мой отец поступился всеми своими сбережениями, которые ему удалось накопить, и не пожалел моей разбитой жизни.

Мы поженились быстро, в Бет Лееме, родном городе Иосифа. С моей стороны присутствовали только родители и братья и сестры, совсем маленькие. Они никак не могли понять, почему такое событие должно совершаться в такой спешке и так безрадостно. Когда они увидели Иосифа на церемонии, то решили, что он отец моего жениха. Действительно, Иосиф выглядел очень пожилым; я помню, как у меня самой в тот миг упало сердце, ведь до свадьбы я не виделась с ним. В нем была какая-то жесткость, к которой я так и не смогла привыкнуть; казалось, что он сам стал тем материалом, с которым работал всю жизнь. Однако набирающий силу молодой организм брал свое, и я уже начинала мечтать об этом жестком и крепком мужчине. Но в нашу первую брачную ночь, войдя ко мне, он сказал, что почитает меня нечистой, и не ляжет со мной, и не прикоснется ко мне до тех пор, пока я не рожу своего первенца. Я поблагодарила его.

В доме вместе с нами жили его братья. Хотя Иосиф был старшим из них, но у него единственного не было сыновей, поэтому ему выделили для жилья каменную пещерку, вытесанную в скале, к которой примыкал задний двор дома. В Иерусалиме наша семья жила недалеко от дворца; мы считали себя очень бедными, так как нас окружали дома богачей, роскошь которых трудно было себе даже представить. Но даже в нашем бедном доме был мощеный пол и оштукатуренные и расписанные стены. В доме Иосифа пол был земляной, а комната напоминала скорее хлев, чем человеческое жилье.

Мне не позволено было без особой надобности покидать наше жилище до того времени, пока не придет время рожать. Таким образом муж пытался скрыть то положение, в котором я находилась. И я целыми днями оставалась одна в сыром полумраке пещеры. Жены братьев Иосифа редко снисходили до того, чтобы заговорить со мной, и даже не подпускали ко мне детей. Иосиф не заступался за меня и не делал замечаний, хотя и не поощрял такого поведения, думая, что так будет справедливо для всех. Эта его правильность, наверное, больше всего раздражала меня в нем. Так, например, он отказывался тратить мое приданое до тех пор, пока я не разрешусь от бремени. Для того чтобы в случае чего вернуть меня семье и не остаться при этом им должным. В то же время мне ясно давалось понять, что я всего лишь рабыня, которую он нанял для производства наследника, и если только я не оправдаю ожиданий, то буду изгнана из его дома так, как это случилось с его первой женой. Иосиф никогда не спрашивал меня об отце ребенка — не из-за того, что боялся причинить мне боль, но, как я думаю, из опасения, что я каким-то образом смогу разжалобить его.