Завет Локи

Но, увы: она и теперь мне не поверила, это было совершенно ясно, и, мало того, я чувствовал, что где-то глубоко внутри у нее зреет некий коварный план, которым она отнюдь не намерена со мной делиться. По всей видимости, существенной частью этого плана был Эван. Уж это-то я, по крайней мере, понимал, хотя, сколько я ни рылся в памяти Попрыгуньи, лицо этого Эвана было по-прежнему скрыто от меня облачной дымкой. Смешно: я оказался способен в мельчайших деталях разглядеть какую-то тетю Кору, а вот лучший дружок Попрыгуньи так и остался для меня загадкой.

– Я же не могу заглянуть в твои мысли, – сказала Попрыгунья с упреком. – С какой стати я должна позволять тебе заглядывать в мои?

– Поверь, в мои мысли ты и сама заглядывать не захочешь, – заверил ее я. – Тридцать секунд пребывания там, и ты, возможно, попросту лишишься рассудка.

Уж это-то была чистая правда. Кому и знать, как не мне. Ведь мое мысленное пространство было значительно обширнее, чем у Попрыгуньи; там целые отсеки были посвящены пыткам, всесокрушающему гневу, злодеяниям, боли и всевозможным вариантам безумия – что ж, для вас, пожалуй, это и есть истинное воплощение Хаоса, – а также некоторым сложным личным проблемам, связанным с сексом, чувством вины и некоторыми иными чувствами. И я отнюдь не собирался позволить кому-то из племени Людей просто так слоняться среди моих личных демонов – особенно если учесть, что у самой-то Попрыгуньи мысли, как таковые, чаще всего были связаны с такими милыми вещами, как смешные видео из кошачьей жизни, симпатичные носки с пингвинами, смутная ностальгия по детству и т. п. Хотя в ее мыслях, разумеется, присутствовали и Фейсбук, и некий экзистенциальный страх, и мысли о каких-то противных девчонках из ее школы, и острая боязнь публичного мнения, и вызванная этой боязнью любовь к бесконечным и никому не нужным компендиумам по физическому самосовершенствованию, а также целая куча всевозможных беспочвенных угрызений совести насчет своего «чрезмерного» аппетита. И я, конечно, тут же вспомнил о том, что…

– Нам давно пора бы позавтракать!

– Я никогда не завтракаю, – моментально заявила она.

– Ну а я завтракаю!

Навстречу нам попалась какая-то женщина, выгуливавшая собаку. Она как-то очень странно на нас посмотрела. И ее собака, пожалуй, тоже. Попрыгунья, естественно, смутилась, и я догадался, что в Молбри, по всей видимости, весьма неодобрительно относятся к людям, которые сами с собой разговаривают вслух.

«Тебе что, обязательно так делать?» – спросила Попрыгунья, возвращаясь к мысленной, менее публичной форме коммуникации.

– Делать что?

«Да болтать во весь голос, черт побери!»

Я пожал плечами – ее плечами, разумеется, – и это оказалось очень приятно. И я еще разок ими пожал – исключительно удовольствия ради, – а потом пояснил:

– Видишь ли, в последние несколько веков я особой возможности разговаривать не имел, а потому теперь, что вполне естественно, получаю от болтовни истинное удовольствие. – И я послал ей мысленную картинку – это было одно из наименее травмирующих и, к счастью, довольно неясных изображений «зала ожидания» в Черной Крепости Нифльхейма. Это длилось всего мгновение, но я успел почувствовать, какой ее охватил ужас, какое неверие в то, что такое вообще возможно, а также и еще кое-какие чувства, которыми я впоследствии вполне мог воспользоваться. Я даже улыбнулся про себя и сказал:

– Послушай, Попрыгунья, ты ведь тоже можешь читать мои мысли, если захочешь. И, разумеется, если я сам этого захочу.

«Нет, я не захочу! Ни за что! Никогда!»

– Ну, это мы еще посмотрим, – возразил я.

И остальной путь мы прошли в молчании.

Глава десятая

Дом Эвана представлял собой тускло окрашенную коробку, сделанную из какого-то неизвестного материала под названием бетон. Само здание, правда, было очень высоким, и входить туда пришлось через некий портал (лифт), действующий явно с помощью магии и еще каких-то сложных механизмов, но Попрыгунья ничего этого словно не замечала.

Должен сказать, меня вообще несколько удивляло ее отношение к магии как к чему-то обыденному. А ведь этот мир был буквально соткан из различных разнонаправленных энергий, таинственной магии и колдовских заклинаний! Однако все ее мысли – по крайней мере в данный момент – были по-прежнему заняты в основном одеждой, школой и различными изображениями животных. По-моему, во всем этом не было ни малейшего смысла. И во мне постепенно начинала крепнуть уверенность, что у нее и нет никаких особых прав на то тело, которое нам с ней с некоторых пор приходится делить; что мне без нее было бы гораздо лучше – ведь тогда это тело оказалось бы в полном моем распоряжении.