Завет

Дженни заметила на стене необычную вешалку — длинную доску с несколькими рядами вбитых в дерево кованых крючков. На каждом висела длинная узкая полоска кожи, оканчивающаяся спутанной кистью из конского волоса.

Охваченная неудержимым любопытством, Дженни протянула руку, чтобы пощупать один из диковинных предметов, но матушка отвела ее ладонь в сторону.

— Они принадлежат монахиням, это личные вещи. — Она смерила Дженни внимательным взглядом своих темных глаз. — Ты не знаешь, что это такое? — Взяв в руки одну из полосок, она продолжила: — Это цеп, Дженни. Периодически мы используем их. Епитимья налагается на всех сестер еженощно в Великий пост, трижды в неделю во время рождественского поста, дважды в месяц — независимо от времени года. — Сестра умело взмахнула рукой, хлыст рассек воздух и с резким звуком ударил ее по спине. — Вижу, мысль о подобной практике приводит тебя в ужас, но, поверь, это позволяет избавиться от внутреннего напряжения. Как и пост, это помогает духу воспрять и обратиться к Богу.

Она плавно обернулась и повесила хлыст на место.

— Перед тем, как мы двинемся дальше, Дженни, я хочу, чтобы ты поняла одну вещь. Венеция во многих отношениях до сих пор остается средневековым городом. Мы мало интересуемся современным миром. Время здесь стоит на месте, и за это мы благодарны провидению. Если ты не усвоишь этого, Венеция не примет тебя, и ты проиграешь. — С этими словами сестра повернулась на пятках и направилась дальше по коридору.

Дженни бросила последний взгляд на цеп, зловеще покачивающийся на металлическом крючке, и поспешила за сестрой. Первый коридор закончился, и они попали в следующий, расположенный перпендикулярно, как головка буквы «Т».

Свернув налево, сестра продолжила свой рассказ:

— Я принадлежу к благородному дому Ле Вергини и последовала в монастырь за двумя своими тетками; они присутствовали при моем постриге. — Она обернулась к Дженни. — Когда я появилась на свет, мои родители задали себе вечный вопрос: «Maritar ò monacar?»[36] Выйду ли я замуж или стану монахиней? — Голос сестры Маффиа ди Альбори звучал сухо и ровно. — Я не отличалась вздорностью характера, не была немощной от рождения или после несчастного случая. Однако взгляни на мое лицо: какой мужчина захотел бы жениться на мне? Кроме того, я и сама не слишком интересовалась мужчинами. Итак, у меня не было иного выбора, кроме как уйти в монастырь. За мной дали скромное приданое, и я стала христовой невестой. Благородные семьи, где было много дочерей, часто вынуждали нескольких из них принять постиг насильно — из экономии. Размер церковного приданого мог быть куда меньше… Что до меня, я была не против.

Тень улыбки тронула губы монахини.

— Наверное, я в очередной раз шокировала тебя.

— Нет-нет, нисколько… Мне даже кажется, что моя жизнь чем-то похожа на вашу.

— Но ты не монахиня, ты — страж…

— Я живу в мире Voire Dei. Думаю, Пламбер рассказывал вам о…

— Да, верно. — Матушка поджала губы, так, что они превратились в две тоненькие белые полоски.

— Обычный мир так же чужд мне, как и вам.

— Ты действительно так полагаешь, Дженни? — Матушка сделала неопределенный жест; он мог означать все, что угодно. — Что ж, значит, ты правильно сделала, что пришла сюда. А я правильно сделала, что привела тебя к затворнице.

— Кто такая затворница? — спросила Дженни.

Сестра Маффиа ди Альбори приложила палец к тонким бескровным губам.

— Не мне просвещать тебя. — Она отвернулась и снова зашагала по коридору. — Скоро ты увидишь ее собственными глазами.

Дженни все это показалось излишне мелодраматичным. Снова она со всей остротой почувствовала отсутствие Браво. Он-то наверняка знает, кто такая затворница. Они шли по коридору, и темнота все сгущалась: сюда совсем не проникали солнечные лучи. Дженни никогда не страдала клаустрофобией, но здесь у нее неожиданно появилось отчетливое ощущение, что стены стали гораздо толще и вот-вот сомкнутся за их спинами, навсегда отрезав от остального мира. Было необыкновенно тихо; даже шаги звучали приглушенно, словно это место неведомым образом поглощало любой шум.

Наконец коридор закончился, и они оказались в тупике. Казалось, на этом месте строители монастыря, окончательно обессилев, сдались и прекратили работу. Удивительно, но дверей здесь не было, зато были три зарешеченных окна: справа, слева и по центру стены.

Их окружила почти полная темнота, и сестра Маффиа ди Альбори сняла факел с опоры в стенной нише. Неровное пламя осветило стену — кирпичную, а не каменную, как в прочих местах.

Монахиня подняла факел повыше и подошла к центральному окну.

— Подойди сюда, Дженни, — кивнула она. — Вплотную к окну. Ближе. Теперь можешь представиться затворнице.

Дженни повиновалась. Она стояла, почти прижавшись лицом к железным прутьям решетки. Огонь факела выхватил из темноты распятие на дальней стене, за окном. Дженни увидела лежанку и допотопный умывальник, больше ничего. Только тени.