Завет

— Он хотел стать великим магистром ордена, — сказал Джордан. — Одна из причин, почему мы приняли решение избавиться от него.

— Я не хочу даже слышать о подобных вещах! — лицо кардинала побелело как мел. — По-моему, я выразился достаточно ясно!

— Да, ваше преосвященство, все верно, однако, как нам обоим известно, обстоятельства экстраординарные. А потому я уповаю на вашу снисходительность к моим незначительным проступкам.

Канези махнул рукой, словно освобождая его от бремени вины за «незначительные проступки»; но у Джордана был наметанный взгляд. Беспечный жест дался кардиналу с большим трудом. Канези выглядел взъерошенным, как перепуганная птица.

— Вы ведь знаете, Джордан, как я вам доверяю.

— Разумеется, ваше преосвященство. В свою очередь, я надеюсь, что мы можем в эти тяжкие времена рассчитывать на вашу безусловную поддержку и ваши обширные связи. Вы ведь не отступите от обещанного?

— Конечно же, нет! — горячо воскликнул Канези. — По словам докторов, Папе осталось от силы три дня… возможно, четыре… Врачи делают все возможное, но без Квинтэссенции он не выкарабкается.

Джордан не питал иллюзий относительно кардинала Канези. Если по каким-то причинам события начнут развиваться неугодным ему образом. Канези найдет козла отпущения. И Джордан прекрасно понимал, кто им окажется.

Чувствуя, что более чем вдоволь наговорился с кардиналом, Джордан вернулся в холл и направился в покои Папы. Как во всех больничных палатах, здесь резко пахло дезинфицирующим раствором и еще чем-то тошнотворно-сладковатым. Джордан пробыл возле постели Понтифика не более десяти минут, на большее у того не было сил. Исхудавшее, бескровное лицо святого отца превратилось в безжизненную маску, но в бледно-голубых глазах по-прежнему теплился огонь. Он стоял во главе Католической церкви уже более двадцати лет и пока что не намеревался сдавать пост.

— Мое имя — Арханджела. Я настоятельница Санта-Марина Маджоре.

Затворница смотрела на Дженни внимательными серыми немного навыкате глазами.

— Так ты — женщина Пламбера. Красивая… но очень уж грустная! — Казалось, ее глаза, как у совы, не могли двигаться, так что ей приходилось поворачивать голову, чтобы толком рассмотреть Дженни. Она была стара и очень худа; полупрозрачная кожа казалась тонкой, точно рисовая бумага. На висках и тыльной стороне рук пугающе отчетливо просвечивали голубые вены. Лицо затворницы напоминало по форме каплю воды: широкий лоб, узкий подбородок, посередине — крючковатый нос. Уголок рта с одной стороны был немного оттянут вниз. Должно быть, настоятельница когда-то перенесла удар, подумала Дженни. Арханджела шагнула вперед, подволакивая ногу.

— Старая травма, — ответила она на невысказанный вопрос. — Мне было девять лет. Во время acqua alta я поскользнулась и упала в воду. Меня зажало между сваей и корпусом лодки. Родители говорили, что я вела себя неосторожно и глупо, стоя во время паводка на краю канала. Но я так любила смотреть на воду в такое время; она становилась красной, как вино… или как кровь.

У затворницы был большой рот с выразительно очерченными губами, которые, казалось, двигались сами по себе.

— Ты просила о встрече со мной?

— Да, — ответила Дженни. — Можно мне войти, чтобы поговорить с вами наедине?

— Нельзя, — сказала затворница. — Главным образом потому, что ни входа, ни выхода из моей кельи нет.

— Что?! — ответ застал Дженни врасплох. — Не может быть, чтобы вас заточили здесь, как в Средние века!

Настоятельница улыбнулась ей чудесной улыбкой, мягкой и озорной одновременно, так что Дженни сразу стало легче.

— Это действительно так. Я пошла на это по собственной воле, как и другие затворники. Глубокая вера в Господа привела меня к решению отречься от мира и жить здесь в полном уединении. Так что для всех, живущих вне стен этого монастыря, я давно мертва и похоронена. Отец Мосто прочитал надо мной последние молитвы. Это было тридцать лет тому назад. — Она повернулась и обвела рукой келью. — Здесь еще два окна. Левое выходит на алтарь церкви Сан-Николо. Через правое мне передают пищу, а я оставляю за ним ночной сосуд, когда он заполняется.

Дженни ужаснуло это описание.

— Вы хотите сказать, что уже тридцать лет не видели неба и солнечного света?

— Наверняка ты задаешь сама себе вопрос, что же заставило меня принять такое решение. — Голубые глаза Арханджелы словно светились изнутри. — Я права?

— Да. — Дженни была так потрясена, что сумела шепотом выдавить из себя одно только слово.

— Это не единственно вопрос веры, уверяю тебя, — сказала отшельница. — Подобная вера неотличима от безумия.

Она подошла ближе, и Дженни почувствовала резкий, кисловатый животный запах. Наверное, подумала она, так пахли люди во времена Казановы…

— Ты не отшатнулась от меня, это уже что-то, — сказала затворница. — Я нахожусь здесь, в этой келье, уже тридцать лет, искупая прегрешения моих подопечных; я плачу за ошибки, совершаемые ими каждый день.

— Но ваши подопечные — монахини, — заметила Дженни. — Что за прегрешения они могут совершать?

Арханджела, кивнув сестре Маффиа ди Альбори, указала на Дженни.