Завет

Те, кто вообще слышал что-либо об ордене, знакомы, как правило, только с этой краткой исторической справкой. В целом все верно, и все же реальная история отличается от общеизвестной. Задолго до того, как произошло официальное разделение, внутри ордена разыгрались нешуточные страсти. В том, что произошел внутренний раскол, ничего удивительного, по сути, не было. Доминиканцы, бенедиктинцы и другие более древние, признанные ордена всегда были настроены враждебно по отношению к нам.

— Но почему?

— По той же причине, что побудила меня вступить в орден, — сказала Дженни. Сквозь густую листву проникали лишь отдельные пятна света. Они пробирались между деревьями, шагая бок о бок, словно влюбленные, спешащие в условленное место. — У нас есть преимущество, которого прочие лишены. Наш орден образовался позже, когда Уильям Оккам уже был известен миру.

— Бритва Оккама…

— Теория, выведенная из учения Аристотеля, но сильно отличавшаяся от религиозной доктрины Фомы Аквинского. Фома полагал, что, постигая законы природы, мы приближаемся к пониманию замысла Божьего. Оккам считал, что учение Фомы ошибочно в корне, так как он пытался объяснить логически намерения Господа, которые суть есть великая тайна. Мнения разделились, и с тех пор споры не утихают.

Орден принял учение Оккама, полагавшего, что вера и разум, религия и научное познание существуют в разных плоскостях. Как может астроном, вычислив орбиты планет, понять предназначение, уготованное им Всевышним? Как может человек, вооружившись теориями, придуманными другими людьми, проникнуть в планы Господа?

Тропа плавно нырнула вниз. Миновав пологий спуск, они оказались на низинном лужке, окружавшем небольшой пруд. Зеркальная гладь воды безмятежно блестела под ярким солнцем. Отсюда уже была видна высокая каменная стена вокруг кладбища. Надгробия в этой части парка сточило время, здесь и там торчали каменные обломки. Некоторые памятники так заросли лишайниками и мхом, что надписи разобрать было уже невозможно. Чуть впереди, там, где неподалеку от каменной кладбищенской ограды тропа заканчивалась, возвышался последний мавзолей, на вид довольно незамысловатый. С левой стороны по стене бежала неровная трещина, словно когда-то мавзолей подвергся атаке вандалов, пытавшихся его взорвать. Поверхность старинных камней была грубой, шероховатой, словно ладонь плотника. Корень стоящей рядом плакучей ивы врос прямо в фундамент, как будто сама природа насмехалась над попыткой человека навечно сохранить что-то земное.

Они оказались перед невысокой бронзовой дверью под нависающим широким каменным фронтоном, почерневшим от времени и непогоды. На камне было изображено нечто вроде треугольника, в центре которого Браво с трудом разобрал высеченное имя: «Маркус».

Они молча стояли и смотрели на надпись. Наконец Дженни сказала:

— Почти наверняка тебе неизвестно, что раскол ордена был предсказан еще в двенадцатом веке Иоакимом Фиорским. Некоторые называли это предсказание пророчеством… Он написал несколько впечатляющих апокалиптических трактатов, провозглашавших грядущее наступление времени Святого Духа, когда два ордена, члены одного из которых будут жить в бедности, изменят устройство церкви. С 1247 по 1257 год главой беспокойного ордена францисканцев был Джованни Бурелли из Пармы. В конце концов его сместили из-за близости к спиритуалам, из рядов которых позже вышли основатели ордена. Спиритуалы были последователями Иоакима Фиорского, чье учение полностью соответствовало их главным тезисам, противореча мнению остальных францисканцев. В 1257 году Джованни был отправлен в отставку папским указом и вынужденно уехал в Греццио.

Браво кивнул.

— Я об этом читал. Его сослали в Лa Церцери, приют францисканцев на Монте-Субазио, неподалеку от Ассизи. Он оставался узником до конца своих дней.

— Да, именно так полагал Папа. — Дженни вытащила ключ и вставила в замочную скважину на бронзовой двери. — Здесь заканчивается история, которую знаешь ты, и начинается совсем другая.

Она открыла дверь, и они вошли в склеп. Затхлый воздух, казалось, сохранился здесь со времен постройки мавзолея. Сначала Браво показалось, что стены выложены белым мрамором, но потом он пригляделся и понял, что это просто штукатурка, окрашенная под мрамор искусным мастером, — великолепная подделка. В стену были врезаны две бронзовые дверцы, узкие и длинные, видимо, по форме находившихся внутри гробов с останками усопших. Чуть выше уровня глаз на стенах были укреплены старинные кованые подставки; некоторые из них предназначались для светильников, а другие, очевидно, для цветов: Браво увидел поникшие головки засохших маков и ирисов. Точно крошечные скелетики…

— На самом деле Джованни никогда не был узником, — продолжила Дженни, зажигая лампы. — Среди монахов Ла Церцери были и спиритуалы. Они не просто сочувствовали Джованни, они избрали его великим магистром ордена, уже тогда зародившегося и собиравшего под свою сень тайных последователей.

Браво недоуменно нахмурился.

— Мы ведь на еврейском кладбище. Над дверью мавзолея была фамилия «Маркус»…