Заветные поляны

— Редко приходится. Они — чаще. Приедут, продовольствия навезут. Еще денег норовят дать.

— Вот и ладно. Тем и рады отец с матерью. Нынче молодые как ненарошно живут, все им некогда. В городах-то и бегают, как угорелые. Прямо голова кругом. И чего всех на города тянет? — Мария Ивановна повторила давний свой вопрос, вспомнив, как отговаривала доченьку от переездки в город. — Не разъехались бы, не разлиняла деревня. Гляди, половина домов оставлена. А колхоз раньше-то был. Большой колхоз. И в Ивановском и в Терехине. Как деревня — так колхоз…

— У нас в районе такая же картина.

— А ты сам-то дальний?

— Из Вохмы родом.

— Золовка у меня там жила, — вспомнила Мария Ивановна и замолчала, полезла в погреб за солониной.

Сели за стол, плотно уставленный угощеньем. И пироги — горой, и тарелки с супом, и кринка с топленым молоком, и блюдечко с кружочками огурцов, и блюдечко с груздьями, и сахарница с вареньем, и тарелочка с колбасой.

Некоторое время молчали. Степан взглянул на гроздья — связки лука на шестах:

— Опять много наросло.

— Три грядки садила. Гниет шибко. Осень-то какая была. — Мария Ивановна вздохнула, взяла со стола махонькую, с наперсток, рюмочку с домашней рябиновкой. — Со встречей, милые дети.

Чокнулись, но пить не спешили. Смотрели на Марию Ивановну, ждали, что она еще скажет.

— Вот и опять свиделись, — сказала она, приподняла рюмочку, выпила и чмокнула губами. — Забористое какое.

А на глазах у нее, на внимательных и доверчивых, но уже ослабевших глазах — счастье, надежда и печаль.

— Спасибо, детки, приехали. — Она повернулась, взглянула на часы.

Большие настенные часы в футляре висят все в том же простенке. Как перед войной их повесили, так и висят, Мария Ивановна заводит их каждое воскресенье в одно и то же время. Все идут, идут и не вставали никогда, ремонту не требовали. Тихо, как-то раздумчиво тикают. Вот будто бы медленнее пошли… Незадолго до войны Павел Матвеевич купил их. Тогда дочь Катя родилась. Отец на радостях и купил большие шикарные часы. В среднем простенке повесил, рядом с зеркалом. И круглое радио тут же прикрепил.

— Радио включить — выключить вздумаю, платок по зеркалу повязать, получается к часам подойду, — поясняет Мария Ивановна. — Подойду, самого вспомню. С фронта писал — спрашивал: исправны ли? Так и не пожил по своим часам.

Павел Матвеевич не вернулся в дом, построенный перед войной, не взглянул больше на часы, купленные на долгие годы… Не услыхал больше, как кричали по ночам, звали его во сне, два сына и дочка: «Папа приехал! Папа приехал!»

…Из соседней деревни пришел проведать мать старший сын Василий, коренастый, жилистый мужик в механизаторской спецовке. Он обрадовался неожиданной встрече с родными, шумно здоровался, говорил бодро:

— Вот и ладно. Вот и молодцы. Я не прогадал. Дай, думаю, проведаю. Счастье, значит, есть, как раз к застолью попал. — Указательным пальцем пощекотил Ваню, потрогал у него «мускулатуру» и похвалил: — Хорошо растешь!

— Мам, не отелилась корова, вот-вот должна? — Не дожидаясь ответа, заглянул в загородку. — Ух ты, какой востроглазый. Бычок или телушка? Так. Телушечка. Славная больно. Галстучек на груди, звездочка — на лбу. Современная. Мам, Шурка не бывал? — спросил, возвращаясь к столу.

— Не бывал. В работе.

— Лес возит. Сейчас только ухватывай. Дорога с месяц продержится. А ты не горюй. На ремонт встанет, наведается. От мастерских тут полтора часа ходу. Вот не знает, прибежал бы сеструху повидать, со Степаном потолковать за жизнь. И на этого пострела полюбовался бы. У него-то еще маленький, только ходить начинает. Тоже Иваном назвал. Крепкий малыш, в отца, видать, пойдет. Ну, как живете-можете? Давайте еще по стопочке.

Но получилось так, что выпивать пришлось ему одному: Степан отрицательно покачал головой, Сергей сказал, что надо сначала сходить прогреть машину, а Катюша поскромничала из-за солидарности с мужем.

— Каково старший у вас учится? Тяжело, поди. Не жалуется?

— На первом курсе, конечно, трудно, — начала объяснять Катюша. — За семестр две тройки получил. Без стипендии пока. А старается. Отца в больнице навещал. И на каникулы не поехал.

— Жизнь научит. Нечего больно-то за них. Я своего не балую. Не хочешь грамоту брать, работать пойдешь.

У Василия было все легко и просто, само собой разумеющимся. Он говорил так же легко, как и жил. Все ладилось. Любимая поговорка у него: бог-то бог, да и сам не будь плох. Степан даже завидовал этому отношению к жизни, этому умению находить радость во всем, что приходится делать человеку. Василий говорил: «Судьба брыкается, пока ее за рога не возьмешь».