Заветными тропами славянских племен

Древний обычай добывания огня — сакральный и чудодейственный — оказался чрезвычайно живучим, поскольку с ним связывалось общение с высшими силами. В романе Николая Семеновича Лескова (1831–1895) «На ножах» описывается, как во второй половине прошлого века крестьяне целой деревни с помощью «живого огня» пытаются предотвратить массовый падеж скота — «коровью смерть». Поражает и то, с какими подробностями и мастерством описывается это чисто языческое действо, и то, насколько посвященными оказались десятки людей, участвовавших в столь неординарном полумистическом акте, — каждый знал свое место и отведенную роль, включая и действия по сохранению тайны, колдовских заклинаний и т. п. (надо полагать, что Лесков — один из самых честных русских писателей — знал, что писал).

По свидетельству этнографов прошлого века уничтожение «коровьей смерти» с помощью небесного «живого огня» было распространено повсеместно. Помимо воскрешения древних навыков, этот первобытный обряд приоткрывал завесу и над первобытными верованиями, стержнем которых являлось единение с астрально-космическими силами. Живой огонь обладал чудодейственными качествами, защищавшими ото всех напастий потому, что, по народным представлениям, происходил от самого Солнца. Чтобы получить «живой огонь», необходимо совершить определенные магические действия, которые, собственно, и составляли суть коллективного обряда. Добыть солнечную силу, стать космическим посредником между неземной энергией и ее земным проявлением можно только путем вращения бревна, жерди, поскольку само Солнце представлялось вращающимся огненным небесным колесом.

Представление об огне как о космическом начале и важнейшей природной стихии плавно переходило в увязывание со свойствами огня состояний и характеристик самого человека. Представление об огне в народном миросозерцании всегда предполагало сексуально-эротический подтекст: любовная страсть наделялась огненным смыслом, а понятия «любовь» и «огонь» сближались. Отсюда все известные устоявшиеся обороты, которые в старину (да и не только в старину) отнюдь не воспринимались исключительно как поэтические эпитеты, а выступали как существенные аспекты духовной жизни и мира человеческих чувств: «огонь желания»; «пожар любви»; «огонь в глазах, сердце, крови»; «пожар в душе»; «вспыльчивость»; «пылкость»; завершение жизни (смерть) истолковывается по аналогии с огнем — «угасание». Замечательный русско-украинский языковед, этнограф и фольклорист Александр Афанасьевич Потебня (1835–1891) (рис. 25) выводит из понятий «огонь», «жечь», «гореть», «печь» целую группу понятий, связанных с жизнью и человеческими чувствами: «поживать», «пожирать», «жажда», «жадность», «желание», «желанный», «жалость», «печаль», «горе», «горечь», «гнев».

Но в обряде обретения «живого огня» закодирован еще один важный мифологический смысл, раскрывающий суть древнейших миропредставлений. Считалось, что огонь побеждал смерть подобно тому, как он побеждал мрак. В первобытном мировоззрении понятия смерти и мрака (ночи) практически были идентичны. Это отразилось в древнерусских однокоренных словах: «мор» (смерть) и «морок» (мрак, ночь). Слово «морока», имеющее в наше время лишь один смысл — «затяжное, хлопотное дело, канитель», еще в прошлом веке сохраняло первозданное значение «мрак» (см.: «Толковый словарь живого великорусского языка» Владимира Даля). В подобном же обличии соответствующая лексическая основа предстает и в других языках индоевропейской группы: от санскритского m-ara — «смерть», а также «убивающий», «уничтожающий» (в буддийской мифологии Мара — божество, персонифицирующее зло и все, что приводит к смерти живые существа) — до французского «кошмар». В конечном счете санскритское m-ara восходит к общеиндоевропейской и доиндоевропейской корневой основе mr, входящей в наименование священной вселенской горы Меру.

В славянской мифологии смерть была воплощена в образах Богини Морены (Марены, Мараны) и множестве злокозненных духов, порожденных ночью под общим именем «мары» (или «моры» — один из них всем известная русская кикимора). Морена играла исключительно важную роль в языческом мировоззрении и сложившихся на его основе ритуалах и празднествах. Это связано с вселенским обличием смерти (как ее понимали наши предки). Понятие смерти в той же самой вокализации встречается и у других народов: например, в тибетском языке оно звучит так же, как и в древнерусском — morana. В буддийских легендах действует злокозненный демон Мара, являющийся антагонистом царевича Гаутамы и олицетворяющий смерть.