Когда мы выехали на шоссе меж полей, шофер выдал нам пару сэндвичей – оба с галаадским липовым сыром.
– Это, видимо, завтрак, – сказала я Агнес. – Грязь ногтевая на белом хлебе.
– Мы должны возблагодарить Господа, – сказала Агнес этим набожным теточным тоном – видимо, еще дулась.
Странно было, что она моя сестра: мы друг на друга совсем не походили. Но поразмыслить и разобраться мне пока что было некогда.
– Я рада, что у меня есть сестра, – сказала я, чтобы помириться.
– Я тоже рада, – ответила Агнес. – И я благодарна Господу.
Судя по голосу, она как-то не очень его благодарила.
– Я тоже благодарна, – сказала я.
На этом разговор завершился. Я подумывала спросить, сколько еще нам прикидываться и говорить вот так по-галаадски, нельзя ли перестать и вести себя по-нормальному, раз уж мы бежим? Но, может, для нее это и было по-нормальному. Может, она больше никак не умела.
В Портсмуте шофер высадил нас на автовокзале.
– Удачи вам, девчонки, – сказал он. – Задайте им жару адского.
– Видишь? Он ненастоящий Хранитель, – сказала я, надеясь снова разговорить Агнес.
– Конечно, ненастоящий, – ответила она. – Настоящий никогда бы не сказал «адского».
Автовокзал был старый и ветхий, женская уборная – инкубатор микробов, и негде было обменять наши галаадские талоны на пищу, которую захотелось бы взять в рот. Я порадовалась, что съела апельсин. Агнес, однако, была не брезглива – привыкла же к этой бурде, которую в Ардуа-холле выдавали за еду, – и на два талона купила какой-то левый пончик.
Минуты тикали; меня уже потряхивало. Мы все ждали, ждали, и в конце концов автобус все-таки пришел. Когда мы туда взобрались, кое-кто нам кивнул, как военным: отсалютовал головой. Одна пожилая Эконожена сказала даже:
– Да благословит вас Господь.
Спустя миль десять прибыли на очередной КПП, но Ангелы были с нами жуть какие вежливые. Один сказал:
– Вы очень храбрые, что едете в Содом.
Если б не было так страшно, я бы заржала – истерически смешно представить Канаду Содомом, там же в основном все обыкновенное и скука смертная. Не то чтобы оргия на всю страну с утра до ночи.
Агнес сжала мне руку – мол, разговаривать будет она. В Ардуа-холле она классно научилась делать пустое и спокойное лицо.
– Мы просто служим Галааду, – сказала она этим своим теточным голосом, как робот, и Ангел ответил:
– Хвала.
Дорога стала ухабистее. Деньги на ремонт, наверное, перебрасывают на те дороги, которыми люди будут хотя бы пользоваться: торговлю с Канадой почти свернули, и кому охота в Северный Галаад, кроме тех, кто там живет?
Народу в автобусе было не битком; все из Эконокласса. Ехали мы живописным маршрутом, петлявшим вдоль побережья, только он был не очень-то живописный. Сплошь закрытые мотели, придорожные рестораны, то и дело – ветхие вывески с большими и красными улыбчивыми омарами.
Чем севернее, тем меньше дружелюбия: на нас злобно косились, и у меня сложилось впечатление, что наша Жемчужная миссия и даже весь этот Галаад здесь уже не очень-то популярны. В нас никто не плевался, но хмурились так, будто плюнули бы с удовольствием.
Я прикидывала, далеко ли мы заехали. Карта Тетки Лидии была у Агнес, но не хотелось просить ее достать: если мы вдвоем станем пялиться в маршрут на карте, выйдет подозрительно. Автобус тащился еле-еле, и я все сильнее нервничала: когда в Ардуа-холле заметят, что нас нет? Поверят они моей фиктивной записке? Позвонят кому-нибудь, поставят КПП, тормознут автобус? Мы ужасно бросались в глаза.
Потом автобус свернул, дорога была односторонняя, и Агнес заерзала руками. Я пихнула ее локтем:
– Нам же подобает безмятежность, нет?
Она слабо мне улыбнулась и сложила руки на коленях; я чувствовала, как она вдыхает поглубже и медленно выдыхает. Паре-тройке полезных вещей в Ардуа-холле все-таки учили – в том числе владеть собой.
Из меня никогда не вышла бы настоящая Тетка.
Около пяти вечера Агнес сказала:
– Выходим здесь.
– Уже граница? – спросила я, а она ответила, что нет, здесь у нас встреча с тем, кто нас дальше подвезет.
Мы сняли рюкзаки с полки и вышли из автобуса. Город – сплошь заколоченные витрины и побитые окна, однако с бензоколонкой и убогой лавкой.
– Обнадеживает, – угрюмо буркнула я.
– Иди за мной и ни слова не говори, – сказала Агнес.
В лавке пахло горелыми тостами и грязными носками. На полках толком ничего не было, лишь ряды консервных банок с зачеркнутыми надписями: тушенка и крекеры, а может, печенье. Агнес подошла к кофейному прилавку – красный такой, с барными стульями – и села, и я тоже села. За прилавком стоял унылый немолодой Экономуж. Были бы мы в Канаде, за прилавком стояла бы унылая немолодая женщина.
– Ну? – сказал он.
Наши Жемчужные наряды явно не пришлись ему по душе.