— При этом, надеюсь, ты не потребуешь от меня верности? — спросил Марио холодным и высокомерным тоном.
Что тут ответить? «Если ты прикоснешься к другой женщине, я тебя убью» — вполне уместная в данном случае и красноречивая фраза. Ей больше всего хотелось выкрикнуть именно эти слова, родившиеся где-то в глубине души.
У нее возникло чувство, будто сейчас она совершает самую большую в жизни ошибку. Но… уже поздно.
— Твое дело. — Гейл беспечно пожала плечами. — Я не имею права ничего требовать от тебя, как ты не имеешь права ничего требовать от меня.
Она понимала: ему ее слова не понравились. Но… тем хуже для него. Или он согласится, или… пусть катится ко всем чертям. Пусть оставит ее в покое! Но нет, он во что бы то ни стало стремился заполучить ее. Что ж, он заполучил ее тело, но не душу! Однако ему ни о чем знать не нужно.
— Но если мы пообещаем хранить друг другу верность, — сказал Марио, обдавая ее одновременно жгучим и ледяным взглядом, тогда ты можешь начать принимать противозачаточные пилюли. Тогда мы сумеем доставить друг другу больше удовольствия, не прерываясь то и дело, чтобы надеть презерватив.
Он не знает, что она уже давно принимает противозачаточные средства. Для нее одного метода предохранения мало.
— Природа не рассчитывала воздвигать в любви преграды между мужчиной и женщиной, — продолжил он. — Прикосновение ничем не скованной плоти значительно усиливает чувственное удовольствие. Так гораздо приятнее.
Услышав обещание увеличить наслаждение, Гейл едва не пошатнулась. У нее закружилась голова.
— Некоторые женщины автоматически испытывают оргазм, как только чувствуют внутри себя мужское семя, — прошептал Марио. — Говорят, такой оргазм не только более интенсивный, но и полезнее для обоих.
Если он решил, что мысль о его семени внутри ее лона заставит ее растаять, он глубоко ошибается. Наоборот, она вынырнула из глупых мечтаний и снова увидела его сущность. Коварный соблазнитель, который не брезгует никакими средствами ради достижения своей цели. Его целью является сделать из нее игрушку для удовлетворения своих низменных страстей. Он хочет беззаботно и бездумно пользоваться ею, пока она ему не наскучит.
— Я не стану принимать противозачаточные средства, — отрезала Гейл. — А если ты откажешься надевать презерватив, то больше меня никогда в жизни не увидишь.
Марио вспыхнул от изумления, но потом на его лице появилось задумчивое выражение.
— Я сделаю все, как ты захочешь, — пообещал он.
— Вот и хорошо, — сказала она. — В таком случае я сейчас иду домой. Что-то голова побаливает.
Он сузил глаза.
— У тебя правда болит голова или ты просто ищешь предлог, чтобы избавиться от моего общества?
— Я говорю истинную правду. — Голова действительно сейчас беспокоила ее больше, чем гормоны. Он всколыхнул в ней воспоминания, которые она хотела бы забыть. Теперь у нее резко подскочило давление, отчего и появилась головная боль. — У меня бывают приступы мигрени, — объяснила Гейл, уже страдая от ярких пятен перед глазами — предвестников ужасной слабости и тошноты. — Мне нужно скорее принять таблетки и полежать, иначе ночью я ни на что не буду годна.
— Тогда пошли, — сказал Марио, беря ее за руку.
6
Гейл не знала, отчего в следующие полчаса он так заботился о ней — от доброты ли или из опасений, что ночью она не станет ублажать его в постели. Как бы то ни было, он отвез ее в дом, отвел в спальню, лично задернул шторы, откинул покрывало, принес ей стакан воды, чтобы запить таблетки, убедился, что ей удобно, а потом сказал, что, если ее головная боль не пройдет к семи часам вечера, он отменит ужин в столовой. Ей принесут поднос с едой прямо в ее комнату — или к нему, если ей станет лучше. Пусть она только скажет. Он рядом, у себя. Ей нужно лишь постучать. Или позвонить Линн.
Марио вышел, неслышно прикрыв за собой дверь.
Гейл лежала под розовой простыней и долго смотрела в потолок. Она ждала, когда же начнется приступ. Но, на удивление, голова не стала болеть сильнее. И ее не затошнило. Казалось, таблетки были приняты вовремя. С помощью лекарств ей удалось расслабиться. А потом… она разрыдалась. Она плакала не из-за того, что случилось в прошлом. Она плакала из-за того, что происходило с ней сейчас.
Какая дура!
Но потом она подумала, что всегда была дурой. Марио спросил, не является ли головная боль предлогом, чтобы избавиться от его общества. Тогда она так не думала, а теперь поняла: возможно, ей действительно просто захотелось побыть одной. Она все время притворялась холодной и равнодушной, однако в глубине души понимала, что он все же затронул ее сердце и душу. Так затронул, что сейчас ей больно.
Надо же — из всех мужчин на свете влюбиться именно в него!
— О, Боже! — всхлипывала Гейл, зарывшись головой в подушку и сжимая ее обеими руками. Слезы катились по щекам, скоро вся наволочка промокла. Но она не в состоянии была перестать плакать. Плакала и плакала до полного изнеможения, пока наконец не наступило блаженное забытье.