Зависимость

«Когда-нибудь я полюблю мучения, и все, что убивает изнутри. Но, внезапно, в одно мгновение ты теряешь интерес буквально ко всему, глотая слезы, плюешься на пыль дорог, стараешься заметить ту, что зацепит и потащит за собой. Влюбиться и не отойти от мысли, что хочешь ты ее… на ней жениться. Обзавестись детьми, влюбить в них мир. Воспитывать, прикладывая немало сил. Но сам все ближе и ближе к земле…»

– А, после смерти ты стоишь безмолвный, придя домой из другого дома. Сумки остаются полу, кисти ослабели. Туман заграждает, и ты опускаешься в немом падении. Жестокий злой взгляд, быстро поднимающаяся и опускающаяся грудь, истошные звуки изнутри души, слеза течет и не останавливается ни на секунду. Ты теряешь его. Навсегда. Он ушел и не вернется. Сидел, молчал, порой лежал и не возникал. Изрядно он кричал, но только потому, что все внутри ломается и рушиться. Скрепят суставы, загнивают кости, ломается воля. Он съежен, сомкнут. Крепкие цепи держат его, грызя остатки сердца. Кровь стекает по голове, и он недвижим. Раньше вы вместе обсуждали все, политику включая, параллельно говоря о кризисе в стране и доказывая, что нету лучше «Карбоне». Он ругал тебя, обзывал и говорил… Все потому, что он тебя любил. Причем так сильно, что описать все сложно. Грубый и ворчливый он жаждал счастья лишь тебе. Любви он другой не знал, как забота о тебе. Молчать, потом сквозь скрип в душе отпускать гулять тебе чуть позже, чем обычно. Вытаскивал из любого дерьма, в котором ты тонул стократно. Он забрал его…

– Кого?

– Кусочек сердца…

– Надолго?

– Навсегда…

– Так в чем же дело?

– Позволь, он дорог мне алмаза, золота, сапфиров…

– И только?

– Нет! Не только. Он дорог, чем эта вся земля. Он больше всей ее. Любовь его больше, обширнее, чем ты себе представишь. Как жаль, что я понял все слишком поздно…

– Гарри, слышишь ты меня?! Га-а-арри!

– Что случилось?!

– Ты уснул и что-то бормотал…

– А, ты, кто?

– Папа твой…

– Пп-п-а-па?

– Да…

«И я проснулся, окутанный зловещей вьюгой. Один, в безмолвной муке рядом с замерзшим столиком, сидящим на скамейке. Снега молчаливо падает на нос. Все больно и безумно страшно забыть кого-то. Но самое ужасное ждет впереди. Хотя нет, хорошее. Я жду только его…»

Холодный свет полосой прошил пространство двери насквозь. Плотный порванный ремень, в пятнах, крепкими нитями обвисший на разбитой люстре у подножии стола, извит змеей; сваленный детский стульчик. Ужасная картина, многим не понять. Жидкость едва стекает по грязным обоям "в цветочек" , убитый горем с коричневым стеклянным пузырем уткнутый головой в скрещеные руки на коленях. Чёрная кепка мягко спикировала подле кучерявых волос, запачканная сухой кровью. Тусклый свет на бледном лице, разорвана футболка осколком, что ближе к сердцу. Ему не жить. Мертв. Одеяло небрежно брошено на кровати, подушка взбита, все как надо. Но нет его, и не вернется. Глаза закрыты, не поднимутся…

– Джордж, поче-е-е-му?

– Почему?! Это ты мне говоришь, шавка?!

– Что? За что-о-о…?

– Я тебя убью, тварина!

Занесенная рука, пустая бутылка над головой; удар в висок, опущенная рука, вдоль кисти которой стекает алый ручей, она неподвижна. Под черепом волосы, пропитанные безвинностью. Блеснуло бликом в руке лезвие, пронзило плоть.

«Что я сделал? Зачем…»

На полу лежит скелет с натянутой кожей в алых лоскутах. Раньше он был жив, но лишнее желание и её, маленькой жизни, нет.

Трезвость мыслей расплывшегося тумана; грёзы, захватив мысли, сбежали, оставив последствия – повешенного сына и убитую жену. Силы оставили присевшего страдальца, грязные ладони обхватили сальную волосы, зарыдав по-детски. Кровь и слезы, душа кровоточит.

Зимний мороз. Беспечный ветер срывает шляпы с прохожих. Пора ехать прочь отсюда, как можно дальше, сбежать из города, забыться, переполненный совестью, пик наступил, и она больше никогда не будет пустой.