Зависимость

На следующее утро Эббе возвращается в жалком виде. Пальто застегнуто наискось, шарф натянут почти до самых глаз, хотя за окном весна и тепло. Его глаза покраснели от алкоголя и нехватки сна. Я так рада, что он жив, и у меня нет совсем никакого желания отчитывать его. Он стоит пошатываясь и делает несколько неуклюжих па танца павиана, с которым он обычно выступает в одной из фаз опьянения, пока вокруг него собирается хлопающая толпа. Он стоит на одной ноге и пытается повернуться, но теряет равновесие и хватается за стул. Я тебе изменил, хрипло произносит он. С кем? — спрашиваю я, поникнув. С красивой девушкой, отвечает он, небеременной и, нет, нефригидной. Девушкой, которую Оле знает по пивной «Токантен». Ты собираешься снова с ней встретиться? — продолжаю я расспросы. Ну, он плюхается на стул, это зависит от многих вещей. Если ты позволишь этому Мульваду взамен раскладывать пасьянс, то, может, я больше и не увижу ее, в противном случае — не могу ничего обещать. Я подхожу к нему вплотную, убираю шарф с его рта и целую. Не ходи к ней больше, прошу я настойчиво, пусть Мульвад раскладывает пасьянс. Он обнимает меня за талию и приникает головой к моему лону. Я — чудовище, бормочет он, зачем я тебе сдался? Я — пьяница, нищий, ни к чему не пригоден. А ты — красивая и известная, можешь заполучить любого. Но у нас есть ребенок, поспешно объясняю я, мне не нужен никто, кроме тебя. Он поднимается и притягивает меня к себе. Я так устал, говорит он, спиртным нашу проблему не решить. К чертям этого ван де Вельде — я уже потянул себе спину. Мы смеемся, я помогаю ему раздеться и укладываю в постель. Сама же усаживаюсь за печатную машинку и, пока пишу, совершенно забываю, что мой муж переспал с другой, — забываю обо всем, пока Хэлле не заливается плачем: ее пора кормить.

На следующий день я сочиняю стихотворение, которое начинается так: «Что в ливень уходит милый без шляпы и без пальто? Зачем он уходит ночью — не может понять никто»[8]. Показываю Эббе, и тот отвечает, что стихи хорошие, только дождя не было и уходил он в пальто. Я смеюсь и рассказываю ему, как Эдвин, прочитав мои детские стихи, назвал их сплошной ложью. Эббе обещает больше никогда не проваливаться сквозь землю, если меня это так расстраивает. Всё из-за проклятой бормотухи, признается он. Чтобы тебе принесли пиво в пивнушке, сначала нужно заказать бормотухи, вот так и становятся алкоголиками. Я ревниво допытываюсь, как выглядела девушка, и он отвечает: она и близко не стояла рядом с твоей красотой. Из тех, что крутятся возле художников и студентов, объясняет он, их так много, хоть пруд пруди. И добавляет: если бы не родилась Хэлле, всё между нами было бы хорошо. Будет хорошо, торопливо говорю я, уверена, что всё наладится. Но это неправда. Что-то важное, бесконечно хорошее и ценное между нами разрушилось, и это хуже всего для Эббе, потому что он не может, как я, вылить на бумагу все свои проблемы и переживания. Прежде чем заснуть, я долго смотрю в его раскосые глаза, каштановые крапинки которых в свете лампы становятся золотыми. Чтобы ни случилось, говорю я, пообещай, что ты никогда не бросишь меня и Хэлле. Он обещает. Мы вместе встретим старость, говорит он, у тебя появятся морщины и кожа под подбородком обвиснет, как у моей матери. Но глаза — они никогда не состарятся. Они всегда останутся прежними — с черной каемкой вокруг голубого. Именно в них я и влюбился. Мы целуемся в объятиях друг друга так целомудренно, словно брат с сестрой. Когда период ван де Вельде остается позади, Эббе больше не пытается переспать со мной, хотя я не имею ничего против и редко ему отказывала.

8

В конце мая ко мне приезжает Эстер. Она рассказывает, что клуб на грани роспуска из-за комендантского часа и неприязни со стороны кафе, которое на нас всё равно не наживалось, а также из-за личных сложностей некоторых участников. Соня никак не может закончить свой роман: Мортен Нильсен правит и правит его; несколько глав она дала почитать профессору Рубову. Сборник стихов Хальфдана приняли в «Атенеум» — он выйдет осенью, там же похвалили и роман Эстер. Я закончила рукопись «Улицы моего детства» и, перестав писать, почувствовала пустоту внутри — заполнить ее нечем. Кажется, что я всё впитываю в себя, не выпуская ничего наружу. Лизе убеждает, что мне стоит пожить немного в свое удовольствие: я заслужила это после такого тяжелого труда. Но наслаждаться жизнью я могу, только когда пишу. От скуки я часами просиживаю у Арне и Синне на Шубертсвай. Это та пара, что лежала в детской кроватке в нашу первую ночь с Эббе. Арне, как и Эббе, изучает экономику и получает от родных столько денег, что ему совсем не приходится работать. Синне — дочь фермера из региона Лим-фьорда, пышная, рыжая и полная энергии. Она поступила на Академические курсы[9] — не выносит своего невежества. Я рассказываю ей, что со своим невежеством мне пришлось свыкнуться — я совсем не поддаюсь обучению. Да и с Вигго Ф. я развелась прежде, чем успела осилить «Французскую революцию».