Зависимость

Мы получили новую квартиру на первом этаже в том же доме, где живут Лизе и Оле. Две с половиной комнаты и небольшой сад, где Хэлле может бегать и играть. Ей уже два года, на ее некогда лысой голове — копна светлых кудрей. С ней так легко, что Лизе говорит: вы с Эббе даже не представляете себе, что значит иметь ребенка. По утрам я сажусь писать и оставляю Хэлле играть с кубиками и куклами — она научилась мне не мешать. Моя мама пишет, объясняет она своей кукле, закончит — и мы все вместе пойдем гулять. У нее уже ясная и чистая речь. За несколько дней до нашего переезда в новую квартиру фру Хансен зовет меня из кухни. ХИПО[15] перекрыли улицу, говорит она, посмотрите-ка, разожгли огонь. Я слегка отгибаю занавеску и выглядываю на пустынную улицу. На другой стороне ХИПО-корпус выбрасывает мебель из окна на последнем этаже и сжигает ее в огромном костре. У стены с поднятыми вверх руками стоит женщина, к ней прижимаются два ребенка, а мужчины орут, командуют и сдерживают их пистолетами-пулеметами. Бедные люди, сочувственно произносит фру Хансен, к счастью, эта проклятая война уже почти позади. Отходя от наблюдательного поста, я вдруг замечаю, что за угол мчится женщина и, к своему ужасу, осознаю, что это Тутти. Один из ХИПО что-то орет ей вслед и стреляет в воздух — та исчезает в подъезде. Когда я отворяю дверь, она рыдая кидается мне на шею: Мортен мертв, произносит она, и сначала до меня не доходят ее слова. Я усаживаю ее и замечаю, что на ней два разных ботинка. Как мертв? — спрашиваю я, — как это возможно? Я видела его несколько дней назад. Тутти, не прекращая плакать, рассказывает, что это был случайный выстрел — какое безумие, просто немыслимо. Он сидел напротив одного офицера, который хотел ему показать, как пользоваться пистолетом с глушителем. Неожиданно спустил курок — и выстрелил Мортену прямо в сердце. Ему только исполнилось двадцать два, причитает Тутти и беспомощно смотрит на меня. Я так его любила, не знаю, как смогу это пережить. Я вспоминаю угловатое честное лицо Мортена и его стихотворение: «Смерть, я с ней с детства на „ты“»[16]. Так странно — он очень много писал о смерти. Да, отвечает Тутти и немного успокаивается. Будто знал, что ему не доведется жить долго.

В этот же день чуть позже приходят Эстер и Хальфдан, и оба ошеломлены известием. Я знаю, что Хальфдан был с Мортеном очень близок. Но больше всего меня тревожит мысль, что подобное могло случиться и с Эббе. Неожиданно его встречи с Яльмаром кажутся мне чрезвычайно серьезными, и я сильно волнуюсь, ожидая его возвращения. Мы переезжаем в новую квартиру и теперь можем видеться с Лизе и Оле даже в комендантский час. На обследовании на туберкулез, которое проходят все студенты раз в год, обнаруживается, что у Оле, как он выражается, есть «что-то в груди». Если бы не это, он бы примкнул к освободительному движению. Врач принимает решение: Оле придется пожить несколько месяцев в Хольте, в общежитии для студентов, больных туберкулезом. Расставание не очень огорчает Лизе — теперь она может отложить развод и спокойно заняться своим юристом.

Наступает пятое мая, и ликующая толпа, словно пробившаяся из-под брусчатки, вопит на улице. Незнакомые друг другу люди обнимаются, горланят патриотические песни и кричат «ура» каждый раз, когда мимо проезжает машина с борцами освободительного движения. Эббе в полной униформе, и я переживаю за его участь — ведь никто не знает, сдадутся ли немцы просто так, без боя. Наверху у Лизе и Оле на столе в последний раз стоят бутылки бормотухи, собралось много народу, многих я не знаю. Мы танцуем, радуемся и развлекаемся, но событие мировой истории не проникает в мое сознание: происходящее я обычно осознаю задним числом и редко — в непосредственный момент. Мы срываем плотные шторы для светомаскировки и топчем, раздирая их на куски. Ведем себя, словно мы безумно счастливы, но это не так. Тутти всё еще скорбит по Мортену, Лизе и Оле расходятся, а Синне только что переехала от Арне, который настолько опечален, что целыми днями валяется в кровати. Надя — вечно в поисках мужчины и вечно влюбляется не в тех: на этот раз она пытается укротить Карстена, брата Эббе, которому подходит как кольцо в носу. Я же вспоминаю об аборте и постоянно подсчитываю, сколько месяцев сейчас исполнилось бы ребенку. У нас всех что-то пошло не так, и я думаю, что наша юность завершилась с началом оккупации. В детской комнате лежат Хэлле и Ким, и, если их плач заглушает наш гомон, Лизе отправляется спеть им колыбельную, и они снова засыпают. За окном разливается весенняя ночь. Изящно подвешенная луна меланхолично наблюдает за пьяной и смертельно уставшей толпой гуляк — им никак не заставить себя разойтись и отправиться по домам.