Зависимость

Несколько дней спустя Эббе возвращается бледный и встревоженный. Он заявляет, что больше не хочет ни во что ввязываться. Рассказывая об отношении к доносчикам и коллаборационистам-спекулянтам в Дагмархусе[17], он снимает униформу и надевает гражданскую одежду. На прогулке с Хэлле на площади Вестербро мне попадается кучка бредущих не в ногу безоружных немецких солдат с истощенными и безнадежными лицами. Они совсем молодые — некоторым всего по пятнадцать-шестнадцать лет. Я возвращаюсь домой и пишу о них стихотворение:

Уставшие немецкие солдаты
Плетутся по городу-чужаку
С весенним светом в волосах,
Друг другу не глядя в глаза.
Уставшие, нерешительные, робкие,
Плетутся они к поражению
По центру города-чужака.

Однажды к нам забегает Лизе и рассказывает, что Оле собирается позвать разных девушек на «туберкулезный бал», который проводится в общежитии Рудерхёй. Эббе обижен, что не может присоединиться, но ничего не поделать — мужчин там предостаточно. Приглашение как раз вовремя: я заканчиваю сборник рассказов и, когда не пишу, не знаю, чем заняться. Лизе рассказывает, что сын директрисы тоже там будет: ему нужно будет пораньше отправить свою мать спать.

К нашему приходу праздник уже в самом разгаре. Танцуют под местный оркестр, и никто из студентов не кажется более больным, чем Оле, он же — само здоровье. Широкогрудая женщина спешит нас поприветствовать. Очевидно, директриса. Я танцую с множеством молодых людей в просторном, красиво убранном зале: на полу паркет, вдоль стены — стулья с высокими спинками. Вокруг общежития большой парк — в этот вечер он прячется за дождевой завесой, зеленоватый, черный и посеребренный туманной луной, которая то выходит, то прячется за тучами. В помещении вроде фойе соорудили бар со стойкой, высокими стульями, бармен разливает настоящие спиртные напитки, а не бормотуху. Отчего-то я чувствую себя счастливой и освобожденной и смутно предчувствую, что к концу вечера что-то непременно произойдет. Я наливаю себе виски — пьянею и наполняюсь радостью и самоуверенностью. У барной стойки сидит молодой человек, на коленях у него Синне. Я подсаживаюсь к ним и вероломно произношу: ты оседлал не ту кобылу, она обручена со спекулянтом. Молодой человек смеется и стряхивает Синне с коленей, словно пылинку: я раньше и не думал, что поэтессы бывают красивыми. Неожиданно его лицо появляется из тени от лампы, и я ловлю себя на том, что рассматриваю его со скрупулезностью миниатюриста. У него густые рыжие волосы, спокойные серые глаза и неровные зубы — как будто они сидят в два ряда. Оказывается, что это и есть сын директрисы, он отучился на врача. Удивительно встретить студента, которому удалось выпуститься. Он танцует со мной: мы то и дело наступаем друг другу на ноги и со смехом останавливаемся. Отправляемся погулять в парке. Уже светает, и воздух — словно влажный шелк. Он целует меня под серебристо-серой березой, и неожиданно на нас несется, размахивая руками, его мать — бюст, обтянутый фиолетовым шелком, высоко вздымается. Боже, молодежь, стонет она. То, что у нее на уме, она по большей части выплескивает в полупонятных сентиментальных восклицаниях. Неожиданно ее сын, которого зовут Карл, вспоминает, что пообещал другим студентам отправить ее спать. Он бормочет мне что-то вроде «увидимся позже» и вместе с матерью исчезает в доме.

Настоящий разгул только начинается. Все танцуют, пьют и веселятся, пара за парой исчезают на лестнице и больше не появляются. Я давно не была такой пьяной, и, когда Карл предлагает подняться наверх, чтобы он мог поспать, мне это кажется отличной идеей. Забыт Эббе, забыты мои клятвы верности.

Наутро я просыпаюсь с ужасной головной болью. Оглядываю спящего рядом мужчину: он изрядно уродлив со своими зубами и нижней челюстью, которой не удается их скрыть. Я бужу его и говорю, что хочу домой. Раздраженная и разбитая, я одеваюсь, не произнеся ни слова. Решаю, что больше никогда не хочу его видеть, и отказываюсь от предложения проводить меня — уж лучше пойду одна. Я вхожу в разгромленный зал и на мгновение присаживаюсь у барной стойки. По ступенькам спускается Синне, за ней следует очень высокий молодой человек, в руках он держит ее бюстгальтер. Не обращая на него внимания, она подходит ко мне: боже помилуй, что такое мы пили? Ее спутник отвратителен, метра два ростом и наверняка только с половиной легкого. Она выхватывает свой бюстгальтер и исчезает, сонно позевывая.