Я размышляю над ее словами. Неужели я больше никогда не буду писать? Вспоминаю далекие времена, когда в моей голове под воздействием петидина всегда носились предложения и строки стихов, но этого больше не происходит. Прежнее блаженство не возвращается ко мне, и я уверена, что Карл уже снизил дозу или наполняет шприц водой. Как-то раз, днем или ночью, он склоняется у моих ног, чтобы сделать укол в вену на одной из них, и я замечаю слезы в его глазах. Почему ты плачешь? — удивляюсь я. И сам не знаю, произносит он в ответ. Я хочу, чтобы ты знала: если я и сделал что-то не так, то за это поплачусь. Это единственное, в чем он когда-либо мне признался. Наверное, в шприце вода, отзываюсь я — больше меня ничего не интересует. Настанет время, говорит он, когда тебе станет страшно плохо, но после этого полегчает, и тогда ты наконец-то полностью выздоровеешь. Но тебе нужно прекратить упрашивать меня, потому что я не выношу вида твоих страданий. Всё, что я делаю, — делаю для тебя, чтобы ты поправилась, могла снова работать и быть рядом с детьми. Его слова вселяют в меня ужас. Я не хочу жить без петидина, возражаю я, без него я не могу. Ты сам это затеял, поэтому должен продолжать. Нет, отвечает он вполголоса, я постепенно буду сокращать дозу.