— Пойдемте, мистер Шунмейкер. — Пенелопа нетерпеливо отвернулась и направилась в сторону моря. Если Генри и выказывал своим видом нежелание следовать за ней прежде чем встал и пошёл следом, Диана этого не заметила. Его намерения были для неё загадкой. Чего он вообще хотел, когда заставил её проехать все это расстояние?
Она наблюдала, как Шунмейкеры шагают к воде и осторожно заходят в море.
Диана села и тоном помешанной на замужестве дебютантки произнесла:
— Они кажутся такими счастливыми!
— Кто, они?
Грейсон, до этого лежавший на соседнем шезлонге, внезапно сел и убрал с лица газету, которой прикрывал глаза.
— А вы так не думаете?
Диана кокетливо подтянула колени к груди и обхватила ноги руками.
Грейсон пожал плечами. Было заметно, что он никогда над этим не задумывался, а также что чем бы он ни занимался прошлой ночью, это его изрядно утомило.
— Наверное, это так, — сказал он, приподняв бровь. — Хотя я думаю, она боится разговоров слуг, и вам стоит поверить, что я бы не сопровождал её сюда, если бы она была уверена в его любви.
— О! — Диана снова вспомнила, как улыбаться.
В небе плыли огромные пушистые облака, но они двигались быстро и, возможно, через несколько часов небо снова станет чистым и голубым.
Глава 19
Из светской хроники Нью-Йорка в «Уорлд газетт», пятница, 16 февраля 1900 года
К пяти часам в Палм-Бич начало темнеть, хотя влажный воздух оставался обжигающе горячим. Гости отеля «Ройял Поинсиана» переоделись в четвертый раз за день и собирались в «Коконат-Гроув» выпить чая с покрытым кокосовой стружкой тортом. Спокойствие царило на территории отеля, где два человека, которые одевались отдельно друг от друга, но думали об одном и том же, теперь прогуливались под сенью деревьев. Высоко над их головами пальмовые листья шелестели, словно огромные крылья доисторических птиц, а пение канареек лишь подчеркивало молчание. Под ногами прогуливающихся шуршал гравий, но поскольку они шли не спеша, звук раздавался лишь изредка и был очень тихим.
— Я рад, что ты чувствуешь себя достаточно хорошо, чтобы выйти на прогулку, — произнес Тедди Каттинг. Как и его спутница, он был в костюме из простого белого полотна. Застегнутая на пуговицы рубашка была заправлена в слаксы, а единственным украшением служили золотые запонки на манжетах. Элизабет нарядилась в белую приталенную рубашку и юбку, а на шее едва заметно поблескивала золотая цепочка с крестиком.
— И я тоже, — ответила она с легким оттенком благовоспитанного смущения в голосе.
До сегодняшнего дня она вовсе не являлась душой компании, но надеялась помочь сестре больше, чем доселе была способна. Слабость, которую она ощущала в поезде, по прибытию не прошла, что весьма удивило Элизабет, поскольку до этого близость моря всегда её успокаивала. Но и в этот раз к вечеру легкий ветерок сделал своё дело.
— Я такая скучная! — воскликнула она, вымученно пытаясь рассмеяться. — Думаю, что уже довольно давно сама не своя.
— Понимаю, у тебя был ужасный год, — вежливо заметил Тедди в полном соответствии с данным ему воспитанием. Он изучал Элизабет серьезным взглядом серых глаз, и она видела, что он хочет что-то добавить, но не знает, как это сделать. — Прости, что мы не могли поговорить так, как раньше. Наверное, я был тебе не очень хорошим другом.
— О, Тедди! — Элизабет сама удивилась своему неподдельно звонкому смеху. Почему-то она могла вести себя только так, когда слышала столь прямолинейные высказывания по поводу недавних событий. — Год был тяжелым. Но ты, как всегда, вел себя как истинный джентльмен.
Тедди покачал головой и посмотрел вверх на свод зелени над ними.
— Это никому не принесло пользы, верно?
Они немного прошли вперед в молчании. Элизабет гадала, что он имел в виду, и не стоит ли спросить его об этом.
— Пока вы были помолвлены с Генри… — начал он, но не смог закончить фразу.