Зависть

Элизабет вошла в потрескавшуюся дверь. Она выбрала старое платье из муслина глубокого коричневого цвета с высокой талией и рукавами-буфами, но её всю трясло от страха. Платье было ей широко в одних местах и узко в других, но его цвет почти совпадал с темным мореным деревом стен комнаты, и бледное личико Элизабет словно парило в воздухе, когда она наклонилась, чтобы затворить дверь. Эта невидимость никак не облегчала тяжесть, которую она чувствовала внутри, поскольку Элизабет угнетало всё, что она сделала и не могла изменить. Она намеревалась жить только ради блага своей семьи, но теперь носила в себе очевидную причину новых страданий.

— Что случилось?

Взгляд черных глаз миссис Холланд изменился, когда пожилая леди увидела дочь; она вздернула подбородок и кожа на её горле натянулась, поскольку она уже, возможно, предвидела, что случилась беда. Рядом с ней горел камин, и отблески огня отражались в её недремлющих глазах. Она отложила крючок и пряжу и окинула взглядом дочь, прежде чем ласково поманить её к себе.

Элизабет пересекла комнату и тяжело опустилась рядом с матерью. Лицо пожилой леди было как обычно суровым, вокруг поджатых губ залегли морщинки, но она смотрела на дочь с невозмутимым спокойствием, в котором чувствовалась теплота.

— Расскажи мне, — потребовала она.

И Элизабет рассказала. Её исповедь прерывалась судорожными вздохами и всхлипами.

— Перед тем как Уилл… перед его смертью, мы были… единым целым, как муж и жена… — Она запнулась и прижалась лбом к коленям матери. На её ресницах блестела влага, и Элизабет не хотела, чтобы мать это заметила. — И теперь я думаю… знаю… — Она схватила ртом воздух. — Я знаю, что со мной. В семейном смысле.

Когда Элизабет наконец подняла голову, чтобы увидеть лицо матери, та вновь приняла непреклонный вид. Если даже последняя ошибка дочери, на которую когда-то возлагались большие надежды, и поразила или огорчила её, то она ничем этого не показала. Она пережила множество крушений иллюзий и не пыталась успокоить своё дитя.

— Это прискорбно, — чопорно ответила она. — Хотя не совсем неожиданно. Я виню Уилла так же, как и тебя. — Миссис Холланд глубоко вдохнула и убрала вязальные принадлежности с коленей на пол. — Я говорила тебе, что не стану принуждать тебя к ещё одной несчастливой помолвке, Элизабет, но, боюсь, твое признание всё меняет. Ты же знаешь, наша репутация погибнет, если кто-нибудь об этом узнает. Да?

Элизабет грустно кивнула, и её светлые волосы качнулись вместе с ней.

— Тебе придется выйти замуж сейчас же, но если ты не сможешь, нам придется решить это затруднение иным путем. Я знаю дом, где совершаются такие вещи.

Теперь дрожь пробрала миссис Холланд, хотя и так мимолетно, что если бы Элизабет моргнула, то ничего бы не заметила. Девушка была рада, что успела это увидеть, поскольку в тот миг поняла, как её мать на самом деле относится к своему предложению, даже если и находит его необходимостью.

— Я поговорю с друзьями, с теми, кто у меня ещё остался, и посмотрю, есть ли среди них подходящие кандидаты на твою руку. Возможно, все удастся сделать быстро и тихо. Но я боюсь, что придется последовать второму пути, и мне очень жаль, дитя моё, если так произойдет. — Она положила высохшую ладонь на голову дочери и вздохнула. — Иди. Отдохни. Утром мы сделаем всё, что нужно.

Элизабет снова кивнула, чувствуя себя ребенком сродни тому, что сейчас рос внутри неё. Она не могла заставить себя вновь посмотреть на мать и вместе этого медленно встала и повернулась к двери. Она подумала обо всём, что хотела сказать — как ей жаль, какое разочарование она принесла, как она собиралась жить дальше и почему её замыслы потерпели крушение — но поняла, что у неё нет ни сил, ни желания объясняться. Она вышла в слабо освещенный коридор и затем осторожными шажками спустилась на второй этаж к своей спальне, где не горел огонь, но было достаточно места, чтобы побыть наедине со своей тайной.

Элизабет легла на кровать красного дерева с покрывалом из ткани с выпуклым узором и накрыла лицо рукой. Она ждала, что дыхание выровняется, но всё равно дышала с трудом. На секунду она вспомнила, как хорошо ей было с Уиллом — как безопасно и спокойно они жили, потому что он всегда знал, как правильно поступить. Но эту драгоценность у неё отняли. Теперь она была одна, и даже если правильное решение существовало, Элизабет его не видела. Месяц назад ей казалось возможным вести добропорядочную жизнь. Семья сильно нуждалась в ней, и Элизабет намеревалась сделать для них всё. Она позволила Диане отправиться вслед за Генри Шунмейкером и этим только причинила сестре больше боли, а сама отрешилась от всего. После возвращения из Флориды она едва обменялась с младшей сестрой парой слов; она была чересчур поглощена собственными страхами, чтобы узнать, как держится Диана. И мать — невыносимо думать, что Элизабет растоптала все надежды, которые та на неё возлагала.