Зависть

Пенелопа не была уверена, превратил ли короткий промежуток, проведенный на солнце, пробирающий до костей конец февраля в такую невыносимо темную и печальную пору, или так происходило всегда. Ей с лихвой хватило молчаливого безразличия Генри в поезде, и поэтому по приезде она притворилась, что родители сильно соскучились по ней, и одна отправилась к ним на ужин. Её мать, как обычно, пригласила несколько «забавных» людей и в течение вечера выставила их совершенно неинтересными, завалив уймой глупых вопросов. Пенелопа медленно и демонстративно закрыла большие накрашенные глаза и позволила себе ощутить весь объем трагедии, которую она пережила, надев столь многообещающее платье — из черного кружева на атласе цвета слоновой кости, выгодно подчеркивающего её тонкую талию — на прием, где его могло увидеть лишь сборище имбецилов. В центре длинного широкого стола в романском стиле горели свечи. Когда брат отодвинул свой стул и нашел предлог уйти, Пенелопа с улыбкой извинилась перед собравшимися за свой уход и последовала за ним в смежную с обеденным залом курительную комнату.

— Тебе следует знать, что ты подвел меня, — произнесла она, подходя к маленькому канапе со спинкой в форме сердца, стоявшему рядом с кожаным креслом с изогнутой спинкой, в котором сидел Грейсон. Его голень лежала на колене второй ноги, и он только что зажёг сигарету. Грейсон посмотрел на Пенелопу и снова отвернулся. Сестра заметила фиолетовые синяки у него под глазами и поняла, что он тоже измотан. В его позе прослеживалось и что-то другое, решила она, похожее на тревогу.

— Как так, Пенни? — спросил он, выдержав паузу.

— Конечно же, с Дианой Холланд. — Пенелопа протянула руку и взяла сигарету из серебряного портсигара, оставленного братом на подлокотнике кресла. Грейсон настороженно смотрел на сестру, подавшись вперед, чтобы дать ей прикурить. — Ты должен был развлечь нас всех игрой в кошки-мышки.

— Мне жаль, что тебе не хватило развлечений.

Пенелопа замолчала и изящно затянулась, когда Рэтмилл, дворецкий, вошёл в комнату и прошёл к камину, чтобы подкинуть дров. Он долил коньяка в бокал Грейсона, а как только вышел за дверь, младшая Хейз оживленно продолжила:

— Конечно, хватило! Только не думаю, что ты зашел достаточно далеко.

— С твоих уст срываются опасные слова, — пробормотал он. — Уверен, что не знаю, о чем ты говоришь.

От огня, горящего в камине, летели искры, освещая темную комнату с лепниной на стенах и слегка средневековой атмосферой. В помещении не было окон, так как оно располагалось в центре дома, и хоть раз Пенелопа была рада находиться так далеко от людских глаз. Она выдохнула и позволила своей длинной тонкой руке скользнуть по краю канапе, оставив небольшую подпалину на пурпурно-золотой обивке.

— Все равно, — продолжила она, когда стало очевидно, что Грейсон не собирается вдаваться в подробности. — Я хочу, чтобы ты ещё немного поохотился на мышку.

— О, Пенни, неужели тебе недостаточно?

Пенелопа терпеливо улыбнулась ему. Она загорелась мыслью, посетившей её в бегущем на север поезде, которая дала ей возможность на чем-то сосредоточить тщеславие и коварство, слегка ослабевшие после кошмарной поездки во Флориду. Это позволило ей почувствовать себя собой, и всё равно Грейсону следовало бы знать, что даже в моменты слабости она остается ненасытной особой, для которой слово «достаточно» не имеет смысла.

— Ты даже ещё ни разу не поцеловал её, — наконец сказала она.

— Я пытался, — горячо возразил он, зажигая новую сигарету от окурка старой.

— Возможно, ты просто перестал понимать слабый пол, — задумчиво произнесла Пенелопа, бесцветно улыбаясь.

Огонёк сверкнул в больших голубых глазах Грейсона, и он выбросил окурок в камин.

— Сомневаюсь.

Пенелопа, крепко сжав пухлые губы, подавила смешок, вызванный этим очевидным проявлением гордости Грейсона за свои заслуги в сердечных делах.

— Так зачем сейчас останавливаться? Давай подшутим над ней.

— Не знаю. — Грейсон стесненно пожал плечами. — Она милая, но очень юна, и я всё равно занят другими делами.

«А не рассказать ли ему обо всём?» — подумала Пенелопа, но затем решила, что иной метод убеждения возымеет большее действие.

— Это не слишком по-братски, Грейсон, — сладко проворковала она. — Если ты поможешь мне в этом деле, я позабочусь, чтобы ты получил достаточную благодарность.

Грейсон махнул рукой и не отвел глаз от камина.

Пенелопа встала, чтобы придать больше веса своим следующим словам:

— Я оплачу твои карточные долги, если ты продолжишь эту игру.

Левый уголок её рта приподнялся, когда Пенелопа увидела, как при её словах изменилось выражение лица брата. Он быстро поднял на сестру взгляд и продолжал смотреть на неё широко раскрытыми глазами, пока она шла к камину. Пенелопа оперлась правым локтем на левое запястье и манерно поднесла сигарету к губам.

— Как ты узнала?… — он замолчал. — Как бы то ни было, откуда ты возьмешь деньги?