Зависть

Друзья молчали, думая каждый в отдельности о своих чувствах, в чем-то похожих, и не зная, чем все эти юношеские страсти заканчиваются. Они не знали, что так душа развивается, зреет и готовится к серьезным испытаниям. Она живет этими переживаниями, фиксируя мгновения жизни и наполняя память ощущениями, по прошествии времени превращающимися в во что-то очень сердцу милое, в воспоминания об этих мгновениях, и они будут всегда с ними, и когда-то, потом покажутся наивными и детскими.

– Знаешь, а мне так сейчас хорошо. – Стас встал и вышел, принес апельсины и положил на стол. Ярко оранжевые, ровные они лежали горкой на широком блюде, и было впечатление, что это натюрморт. Рядом стояла вазочка с ярко красными искусственными герберами, и это смешение цветов и фруктов оживляло все пространство комнаты, и луч солнца осветил это случайное содружество. Он не сразу перешел на бархатную ткань обивки дивана, а потом исчез за тучами, погрузив комнату в полумрак. Наступали сумерки.

– Я тебя хорошо понимаю. По крайней мере, твоя ситуация прозрачная, а у меня… – и тут Владимир задумался, как ему правильно рассказать про себя. Он был от природы скрытным и все переживания хранил в душе, не допуская себя до откровений, и сейчас наступил момент, когда ему захотелось поделиться, и Стас с его «горем» был единственным человеком, которому он мог довериться.

– Понимаешь, тут я устроился тоже менеджером. Мне поначалу понравился начальник. Там работает девчонка, имя у нее такое необычное, Эля. Ну, я как-то зашел к ней. У нее много книг. Знаешь, таким дураком я себя почувствовал, что до сих пор, как вспомню эти мудреные названия, ну, как-то не по себе. – Он остановился, взял апельсин, очистил и разделил пополам, думая как дальше объяснить то, что произошло. И тут он подумал: «А что, собственно, произошло?» – и понял, что застрял.

– Ну, дальше-то что? – спросил Стас. Он весь светился от своего счастья и слушал Владимира рассеянно, повторяя про себя какие-то обрывки фраз из прошлых разговоров с Дашей и пытаясь понять их тайный смысл. Все играло у него на душе, как будто туго натянутые нервы отпустили его, и он блаженствовал, расслабившись после напряженных дней трудной духовной работы.

– Ты понимаешь, – сказал Владимир, – я и сам не знаю, что говорить, но меня угнетает, как будто я попал в ловушку, из которой мне никак не вырваться. Все по порядку. Я был у нее. Ничего такого не было… Ну, ты понимаешь. В общем, попал я в историю. Начальник хочет, чтобы я уговорил эту Элю остаться, а она, так сказал этот Виктор Леонидович, из-за меня увольняется. Ничего не понимаю, но чувствую, что это так. Она мне нравится, и я тоже хочу уволиться. – Владимир задумался.

В этот момент он почувствовал, что Стасу нет никакого дела до его проблем – это он видел по тому, как Стас смотрел в одну точку, и вид у него был отрешенный, как будто он не здесь, в этой комнате, а где-то далеко – и это Владимира оскорбило и он не хотел больше ничего о себе говорить.

– Знаешь, я лучше пойду, – сказал Владимир и опустил голову, как будто прося извинения, что не вовремя начал этот разговор, и увидел, что Стас его не слышит. Тогда он вдруг, ни с того ни с сего подумал, забыв о своем, про себя: «Все у Стаса будет хорошо, но ничего у него не получится. Ее родители не позволят…», – он не додумал фразы, когда услышал:

Ты, кажется, что-то говорил? – Стас как будто извинился за свою рассеянность, а Владимир ему ответил:

– Все у тебя наладится, и вы поженитесь. Ведь этого ты хочешь? – он, говоря эту свою неправду, чувствовал, как ему противно притворяться, но ничего не мог с собой поделать. Что-то удерживало его сказать то, что думал.

– Я, пожалуй, пойду.

– Да что ты, обиделся, что ли? – и он в этот момент, совершенно не понимая своих слов, произнес:

– Не знаю. Я не знаю, как тебе сказать, но мне сейчас так хорошо… – он отвернулся, чувствуя свою полную зависимость от своего счастья и свою полную неспособность понимать что-либо кроме этого.

Владимир почувствовал, что ЗАВИДУЕТ другу, ЗАВИДУЕТ его счастью, и понял, что не может от этого чувства избавиться. Он не знал, как с этим справиться, и не чувствовал ничего кроме раздражения на самого себя за неспособность побороть это непонятно откуда возникающее чувство, чувство нехорошее, но такое естественное и сильное, что он сам себе был неприятен.

«Неужели я ему ЗАВИДУЮ?» – подумал Владимир, и понимал со всей очевидностью, что это так.

Он не мог объяснить себе причину своего плохого настроения и не мог никак освободиться от неприятного ощущения своей зависимости от эмоций, ему до конца непонятных.

Он не вспоминал прошлое, в котором были причины его теперешнего настроения, он не вспоминал, как раньше всегда испытывал то же самое, когда у Стаса что-то получалось лучше, он не знал, что в их дружбе всегда Стас был первым. И даже если бы он в этом себе признался, то все равно однажды испытанная им досада от успехов друга всегда будет лежать между ними как барьер, преодолеть который невозможно будет никогда. Так ему сейчас казалось.

22