Пенелопа уже собиралась спросить Бака, не желает ли он составить ей компанию, ведь в конце концов он может стать ей наилучшим союзником, но посмотрела в окно и увидела, как её старший брат спрыгивает с козел экипажа, запряженного четверкой лошадей. Кони лоснились от пота, словно гнали во весь опор, а Грейсон передал поводья слуге и быстрым шагом начал подниматься по широкой лестнице к дому с грацией урожденного аристократа. Хотя Пенелопе нравилось считать себя более умной и хитрой в семье, она всегда знала, что они с братом похожи – оба чрезмерно тщеславны и бесчувственны – так, что это можно было объяснить лишь кровными узами. Пенелопа всегда этим гордилась, и глядя, как Грейсон исчезает в дверях, она поняла, что делать.
Затем она услышала, как свекровь тихо романтично вздыхает, и покосилась на старшую даму. Выражение лица Изабеллы Шунмейкер стало мечтательным и отсутствующим. Пенелопа была убеждена, что столь очевидно демонстрировать свою влюбленность стыдно, особенно когда ты замужем. Она собралась мягко намекнуть свекрови на это, но отвлеклась на мысль о том, что Грейсон, должно быть, весьма недурен собой, раз уж очаровал даже такую умудренную опытом и желанную замужнюю женщину. На самом деле, это очень полезное свойство, которое может стать роковым для более наивной особы.
Когда она вновь заговорила с Баком, её голос звучал значительно радостнее:
– Я приглашу Грейсона поехать с нами. Он мой брат, поэтому должен любить меня.
– Нет, не забирайте его, – умоляюще ахнула Изабелла. Затем покосилась на Бака и продолжила другим тоном: – Я к тому, что в этом сезоне на балах значительно больше дам, чем мужчин, с которыми можно потанцевать, и будет досадно, если вы лишите нас общества столь галантного джентльмена.
– О, вы прекрасно справитесь и без Грейсона. – Пенелопа в последний раз затянулась сигаретой и бросила окурок в цветочный горшок. С удвоенной силой возвращаясь к подбору гардероба, Пенелопа оставила за собой легкую струйку дыма. – И все равно, я уже точно знаю, как им воспользуюсь.
Глава 11
Из светской хроники Нью-Йорка в «Уорлд газетт», вторник, 13 февраля 1900 года.
Утро вторника выдалось серым и угрюмым, и мистер Лонгхорн кашлял всю дорогу до пристани, где Каролина договорилась встретиться с остальными участниками поездки. Как она поняла, они переплывут Гудзон, а потом в Джерси-сити сядут в роскошный вагон, принадлежащий семье Шунмейкеров. В то время, когда она служила горничной, Каролина часто слышала, как строятся подобные замыслы, хотя сама до сих пор никогда не путешествовала. На курорты и в прочие места отдыха хозяева всегда брали с собой её воспитанную и терпеливую сестру, а сама Каролина оставалась в доме номер семнадцать перешивать старые рубашки и латать платья.
Она всю ночь не спала, обуреваемая мыслями о поездке из города в экзотические места и о том, как за каждым её шагом будут пристально следить газеты, и к этой минуте предвкушение стало почти невыносимым. Время от времени она даже подрагивала от возбуждения. И только когда они повернули на юг, Каролина расслышала нечто умоляющее в сопении старика.
– Моя Каролина, – сказал он, когда они наконец-то остановились в назначенном месте. Его лицо, обычно красное, теперь побледнело, и старый джентльмен сражался за каждый вдох. – Не рассмотришь ли ты возможность остаться со мной в Нью-Йорке? Знаешь, я не хочу мешать тебе наслаждаться беззаботной молодостью, но сегодня я проснулся с ужасной болью в легких. Мне бы хотелось, чтобы ты была рядом – сейчас мне это необходимо больше, чем обычно…
Для Каролины эти слова прозвучали так, словно перед ней поставили восхитительный шоколадный торт и тут же унесли, не дав ей попробовать ни кусочка. Она взволновалась, подумав о том, что не сможет поехать во Флориду и ещё одно светское событие начнется и закончится, а она всего лишь прочтет о нём в газетах. Одна лишь мысль об этом взбудоражила её разум и вызвала растущее кислое ощущение страха в глубине горла.
– Но мой багаж уже упакован… – вяло отозвалась она, уже чувствуя соленый запах океана и топот ног по доскам причала.