Зависть. Книга 2 (СИ)

Радим же подозвал консультанта и, указав, на сваленную кучей одежду, лежащую на кушетке в центре торгового зала, которую он собирался купить для меня, попросил все упаковать и назвать сумму покупки.

Я присела на свободный край кушетки и, наблюдая за тем, как Лидочка с подругой ходят по залу и выбирают ей утешающий подарок, с мстительным удовольствием отмечала, как бывшая сексуальная партнерша моего парня, бросает украдкой завистливые взгляды на выстраивающуюся шеренгу разноцветных пакетов у моих ног. Особо ей стало неприятно, когда Радим достал карту и расплатился за все, отправив на счет магазина просто астрономическую, на мой и Лидочкин взгляд сумму. Что думала она, когда обиженно дула губы глядя на богатого мажора, которого ей не удалось захомутать, я знать не хотела. Куда важнее понимание того, что мой Радим к ней абсолютно ничего, кроме презрения не испытывал. Зачем он только связывался с такими девушками? И можно ли одноразовый секс, или то, что он называл, просто траханьем, вообще охарактеризовать, как связь? Как там говорил Сиротин? Радим использовал потаскух для нужды? Для своего рода сексуального испражнения, от которого потом самому становилось тошно? Зачем ревновать его к прошлому, которое сейчас мне безумно завидует? Это равносильно тому, что я приревную Радима к писсуару в мужском туалете. Ведь все эти девушки для него были чем-то равноценным ему. Так стоит ли тратить свои душевные силы на бессмысленную ревность? Думаю, что нет. Главное не стать в его глазах похожей на них.

Багажник лексуса оказался забитым доверху. Пока я с унылым видом стояла около машины и размышляла, где мне все это добро размещать в принадлежащем мне отделении шкафа, Радим вышел из дверей магазина, куда возвращался второй ходкой за оставшимися покупками. Приблизившись ко мне, он впихнул последние пакеты внутрь багажника и закрыл его.

— Ты не сильно расстроилась? — обеспокоено спросил он, внимательно наблюдая за выражением моего лица.

— Конечно, я расстроена, — отозвалась я, — как мне теперь выбрать, что взять в общежитие, а что тебе на квартиру отправить. Это все опять придется выгружать, так, как я не помню, какие вещи в каких коробках и пакетах лежат.

— Я про нашу неприятную встречу с моей бывшей спросил, — усмехнулся, с явным облегчением на лице, Радим. Он прекрасно понял, что я намеренно так ответила ему. Показала, что не придаю всему случившемуся особого значения.

— Если я буду обращать внимание, на всех кто просился покататься на твоем спорткаре, то боюсь, у меня на другие дела времени не хватит.

— Да времени у нас в обрез, — кивнул мой жених и, взяв меня под локоть, направился со мной к переду машины. Открыл для меня пассажирскую дверь и помог забраться внутрь, — нужно пообедать и заехать еще в один магазин, перед встречей в убежище.

— Какой еще магазин? — испуганно выдохнула я, — чего мне еще не хватает? Багажник до отказа набитый!

— Для этой вещи багажник не понадобится, — хитро улыбнулся парень.

— И куда же мы в таком случае едем?

— К Ивану заглянем, — ответил Радим.

По размеру благосостояния семьи, Иван Литвин числился вторым в списке самых богатых парней университета. Его семья владела крупнейшим в стране ювелирным бизнесом. Помимо сети магазинов, в сферу деятельности Литвиных входило управление несколькими ювелирными заводами.

— Мне на восемнадцатилетние папа подарил спорткар, а Ивану его отец магазин, — рассказывал Радим, по дороге, — ни кредитной карты, ни счета в банке. Одно пустое помещение в центре. И делай с ним, что хочешь. Хочешь, продай и живи на эти деньги, а хочешь — делай бизнес, короче, правила в семье Литвиных такие, кто не работает, тот и не катается на дорогих машинах.

— А Иван один в семье? — полюбопытствовала я.

— Нет. У него еще двое старших братьев есть. С детства привык к конкурентной борьбе, — с иронией произнес Радим, — отсюда и его бульдожья хватка и драчливость. Если братьям сдачи не давал, так от отца потом получал. Привычку сначала бить, а потом объяснять за что, с молоком матери впитал. У них там все мужики такие. Чуть, что — сразу хуком в челюсть. А Иван дальше всех продвинулся. Его растяжке любая балерина позавидует. Ногой заедет так, что, чувствуешь себя после этого большим неуклюжим шкафом, которой громко падает. Джеки Чан, чертов.

— А он и тебя бил? — ахнула я.

— Ага. Я пока не приловчился от него уворачиваться, так частенько смачно прилетало. Особенно в его добрачный период, когда он за Миланой волочился. Все не мог понять, чего он на меня ни с того, ни с сего взъелся. Ко всему придирался, то не так посмотрел, не так пошутил. А у него крышу срывало от ревности.