Завод-2: назад в СССР

— Он в тот день, когда участковый в цех приходил, куртку порвал, а на руке ссадины остались, а у меня в тумбочке есть такой задир металла — заусенец, что ли. Об него как раз можно зацепиться, — спокойно объяснил я суть одной из главных улик, которые вывели меня на подозреваемого. — Ну и понятно сразу, что на такую подлость способен только стукач со стажем. Всё вовремя сделать и перед коллективом не расколоться, понимаете? А потом,когда я его сегодня щелкнул, он ведь сказал, что я ничего не докажу. Так и сказал, а это что значит? Стало быть, признался, но на словах и только мне. А вообще, я поспрашивал, мужик он с запашком. Рабочих сдает за милу душу, это многие говорят.

— Ха, точно ветеран! — грустно усмехнулся главред. — Представь, такой заголовок в нашем еженедельнике выйдет. Ветеран стукачества! — он с сокрушённым видом помотал головой. — Жаль, после такого и меня попросят с работы. Сам понимаешь, цензура. Нам такие громкие заголовки нельзя писать про уважаемых людей. Тут тоньше надо сработать.

— Поэтому мне очень нужен снимок, — настоял я.

Разговоры — это хорошо, но хорошо в меру, потому что времени у меня было в обрез. Не знаю, сколько займёт печать фотографии, но лучше начинать прямо сейчас.

— И куда ты эти фотографии нести собрался? — спросил он.

— На доску отчёта повешу.

На этот раз журналист шутку оценил, улыбнулся. А я ещё пояснил ему задумку.

— Последнее спрошу, — серьёзно произнёс редактор, — я правильно понял, что ты его в раздевалке подкараулил и сделал снимок?

— Правильно, — подтвердил я.

— Ну, я не понимаю. Мужик и мужик, только полуголый. Как ты собираешься доказывать, что это он, а не ты золото украл?

— Распечатаешь фотографию, и сразу все поймёшь, — заверил я, сворачивая разговор.

Вопросов у Вениамина не осталось, сомнений, судя по решительному виду — тоже. Мы пошли распечатывать снимок. Как раз, пока мы чесали языками, плёнка, подвешенная на специальной леске, подсохла.

Главный редактор опять выключил свет и подошел к фотоувеличителю. При помощи этого нехитрого прибора с тридцатипятимиллиметрового негатива можно было распечатать снимок необходимого размера. Журналист включил специальный фонарь, горевший красным светом. И начал аккуратно регулировать масштаб с помощью перемещения цилиндра с объективом. Принцип был понятен — опускаешь кронштейн с цилиндром ниже, и масштаб уменьшается. Поднимаешь — наоборот, увеличивается. Потом он настроил резкость.

— Вот так пойдёт, — прокомментировал главный редактор, закончив регулировку.

Выключил фотоувеличитель. Положил лист фотобумаги (эмульсионным слоем вверх) на рамку и прижал его.

Снова включил фотоувеличитель. На бумаге появились первые бледные очертания. Несколько секунд ещё нужно было подержать. Закончив с экспозицией, главный редактор поместил бумагу в проявитель. После промыл и поместил в фиксаж. Повторив промывку, положил фотографию в отдельный тазик — полоскаться.

— Ну все, теперь нам осталось ее заглянцевать — и, считай, всё готово, — журналист не прогонял меня, а охотно пояснял каждое свое действие.

Глянцевал он в специальном электрическом приборе с двумя гибкими зеркальными металлическими пластинами. Резиновым валиком главный редактор раскатал мокрую фотографию, приклеивая на лист. Вставил в прибор, где, будто в печи, просушил снимок. Ну а когда достал фотографию, та привычно блестела — готовенькая. Да, это тебе не на шкаф клеить и ждать, пока отпадёт само, как осенний лист.

Дел оставалось мало, с помощью резака придать фотографии законченный вид. Что главный редактор и сделал.

— Собственно, готово, — он вручил мне снимок.

Движение получилось неловким — кажется, Вениамина до сих пор сильно смущало то, что, собственно он печатал.

А вот фотография получилась четкой. Я улыбнулся уголками рта, глядя на перекошенную от злости рожу ветерана труда. Но самое главное, на снимках было отчётливо видно, что в шкафчике спрятан инструмент и куча всякого добра, явно принесенного из цеха.

— Видите, целый склад? — я обратил внимание главного редактора на задний фон на снимке. — Вот это добро наш товарищ ветеран труда крадет из цеха и потихонечку благополучно выносит за забор. Представьте, сколько всего он успел вынести заводы своей работы?

Вениамин ахнул и завозмущался вслух:

— И он же его, наверное, продает втихаря!

— Что продает, что дома на балконе хранит, но сути это не меняет. Тут налицо хищение социалистической собственности с целью личного обогащения, — я даже на официальный лад сформулировал обвинение для ветерана.

Вряд ли я сейчас открыл собеседнику какую-то горькую правду жизни. Думаю, главред и без этого всё знал. Может, просто поверить не мог? Что такое возможно в исполнении ветерана труда и доблестного ударника производства. Он в задумчивости потёр подушечками указательных пальцев виски, видимо, устаканивая полученную информацию в голове.

— Ну вот как-то так, — заключил я.

Главред задумчиво покивал, а потом резко изменился в лице и вскочил:

— Егор, дорогой мой Егор, так это же сенсация!