Завод «Свобода»

А легко сказать — «должно быть готово». Это вам не серию фигачить. Это не то, что F когда-то четыре «Мимозы» к празднику седьмого ноября сляпал. Это придумать надо, как сделать. Новая вещь, которой в природе никогда не существовало. Ну, задумки были. В голове у H. Не более того. Но от мысли до образца — дорога. И эту дорогу нужно в два с половиной дня пройти. И — проходят. Задумка готова к утру (H собрал совещание, главная проблема — компактность и надёжность). Алгоритмы намечены. Следующий день посвящён разработке чертежа. К ночи первого дня чертёжники берутся за дело. К следующему утру дозиметр готов на бумаге. Сутки.

И хорошо, что сутки. Потому что опытный образец тоже делается в ОКБ. Делается, испытывается в опытном производстве — и только тогда передаётся заводу. И никак нельзя здесь ничего пропустить. Хоть какая сумасшедшая спешка: ничего пропустить нельзя. Опытный образец изготавливается в специальных цехах, работающих только на ОКБ. Конец рабочего дня — ещё нет. Образец готов к трём часам ночи второго дня, к одиннадцати утра — испытан. Вот он, дозиметр, всем внимание. Он может измерить радиоактивный фон. Может дать вам понять, в порядке ли ваш груз. Что вы везёте, жизнь или смерть. Вы поедете на бал? Да и нет не говорите, чёрный и белый не берите. Двое суток с лишним. Укладываемся.

Ну а дальше надо понять, как делать серию. Лучше день потерять, потом за пять минут долететь. Если не поймёшь, всё зря. А понять должен не кто иной, как начальник семнадцатого цеха. Ему помогают технологи. Как сделать вот эту штуку, которая уже сделана, быстро? Так, чтобы из одной за пять дней получилось сто? Нет, за четыре дня, потому что ещё один день вы потратили на то, чтобы понять; и никто вас за это не винит, день — это очень мало, и то, что к полуночи вам удалось обо всём договориться, — большая победа.

И сразу же, в ту же полночь, цеха берутся за дело. Сто дозиметров за четыре дня — это очень много. Сто надёжнейших приборов, способных определять уровень радиации в вагоне или в трюме; сто — только на первый случай, потому что потом надо будет больше, ведь впереди ещё Москва, Нижний, а там — Новосибирск, куда ещё отправят из Белоруссии, с Украины самолёты с радиоактивной пищей. Они не думают, — думать наше дело, мы будем думать, и соображать, и просто работать, глаза боятся, руки делают. И руки делают. И сто дозиметров готовы в шесть с половиной дней, и к первому сентября развезены, распространены по всем постам, по всем портам, по станциям, железным дорогам. Везде.

И тогда директору V, который всё это время просидел на заводе, а по преимуществу — у себя в кабинете, потому что он не умеет, как директор N, бегать по цехам, а зато хорошо и плодотворно умеет бегать по своему кабинету, — звонят из Москвы и говорят звенящим голосом: а вы можете… за неделю… ещё и нам? Нам нужна партия… побольше… четыреста приборов… можете?

И тогда директор V набирает побольше воздуха в лёгкие, но чувствует, что мир слишком велик, что весь воздух ему не вдохнуть, не вместить в себе. И тогда он звонит по пульту: Симочка, соедини меня, пожалуйста, с главным инженером H. Ну, поскорее. Где он там прохлаждается?

[25. КВН]

Здравствуйте, уважаемые земляне, гости нашей планеты! Вы оглядываетесь в удивлении… Вы не понимаете, куда вы попали? Нет, не так: вы ещё не поняли, КУДА вы попали? Так знайте: это территория завода «Свобода»… Тсс! О свободе говорить не разрешается. А что такое «свобода»? Это когда тебе говорят: всё, можешь завтра на работу не приходить! Ты что, это не свобода. Свобода — это когда ТЫ говоришь: «можешь завтра на работу на приходить!»

Ой, а это что у вас такое? Это станок. Он делает детали. Сам делает? Ну, практически сам. Он у нас компьютеризованный. А как он работает? А, не знаю. Он же не знает, как я устроен? Ну вот и я не обязан знать, как устроен он. Но у нас много общего. Ему нужно свежее масло. И мне тоже нужно свежее масло.

Поэтому мы, я и мой станок, до сих пор вместе. Директор снял кино про мой рабочий день и крутит его каждый рабочий день на моём рабочем месте, а мы со станком каждый день отдыхаем и едим свежее масло.

А для чего же нужны эти детали? Тсс! Об этом говорить не разрешается. Раньше мы скрывали, что делаем приборы для подводных лодок, а теперь мы скрываем, что больше их не делаем. Скрывать мы умеем. Мы так хорошо скрываем, что потом сами забываем, где оно лежит и что это было. Вот, например, был такой прибор — назывался… Тсс! В общем, мы его собирали с закрытыми глазами. Собрали, смонтировали, нажали кнопку «Пуск» — и всё! Ничего нет! Конец света, короче! Пришлось регулировщикам немножко этот прибор подкорректировать. Получилась отличная электромясорубка.

Вообще, у нас теперь конверсия. Это значит, что вместо ракет мы будем производить стиральные машины. Думаете, это не страшно? Да наша стиральная машина страшней любой бомбы! Наши бомбы не взрываются, а стиральные машины — постоянно! Хуже ядерной войны может быть только мирный атом.