Кабинет парторга тёти Пани Сикоед распахнут, за окном февральская слякоть, безбрежное и доброжелательное ненастье, с каплями на ветвях, уютными фонарями, снегом, доведённым до ртутного кипения, до спиртового возгорания; парторг Сикоед отсутствует (заседает), а на её столе, как воздушный торт, пенятся гроздья дамского белья. Огромные натитьники шестого размера, бюстгальтеры поменьше, карамельные и шафрановые трусики, и бежевые комбинации, и белоснежные, и даже чёрные. А когда будут мужские ботинки, слышат приятели из соседней комнаты, когда, когда, когда?! В прошлый раз распределяли, мне не досталось, а я одинокая мать, мне должны дать мужские ботинки в первую очередь, должны, должны, должны! Надо девочкам сказать, говорит Z. Да, надо сказать, говорит L. Трудно оторваться от этого абсурдного изобилия, от этой наваливающейся картины: ворох сверхчувственных материй на столе парторга, под красным знаменем. Ну, тётя Паня ей задаст, когда увидит. Ничего, она филолог, отбрехается.
На следующий день L и Z приступают к кабинету директора V с проектом: давайте продавать! У нас есть портативные приёмники «Джаз», «Рондо» и «Поход», один блестящий синий, другой матовый белый, а третий жёлтый с белыми обводами. Почему бы не организовать секцию радиоприёмников в Нарвском универмаге? Отлично! — V вспыхивает и сияет. — Молодцы! Орлы! С вами не пропадёшь! Отдаю вам из своего секретариата самую красивую девушку в продавщицы! Нет, нам не надо, у нас есть и свои. — Разрешите отпустить Елену E, это лучшие ноги цеха ТНП, просит Данила. Разрешаю! — повелевает директор. — Быть по сему! И не забывайте: реклама — двигатель торговли! Попросите у J видеокамеру и снимите несколько рекламных роликов для местного телевидения! Директорский размах впечатляет и озадачивает L и Z. Они принимаются за дело. Отдел в Нарвском универмаге поставлен с ног на голову. Всё переоборудовано. Z выглядывает из окошка и манит L: за окном фонарь! Тотчас же крепится на фонарь выносная антенна, на стекле малюется земной шар, и в каждой части света ставится по приёмнику с приделанными к нему лампочками. Антенна работает. Приёмники принимают. Лампочки моргают. Елена E, лучшие ноги цеха ТНП (и всей «Свободы»), улыбается лучше звезды. Покупатели ломают стойку. За три дня расхватано восемьсот штук: пятьсот «Джаза», двести «Рондо» и сто «Походов». Заказаны во «Внешторге» брошюрки с буквами (синее на серебре).
Шоколадки! — кричит директор V. — Мы должны торговать шоколадом! Кто из вас умеет варить шоколад?! Столовая переоборудуется под шоколадную фабрику. Во дворе «Свободы» мартовские трескучие лужи, над ними стоит невыносимо-шоколадный запах. Изготовлены на опытном производстве специальные формы, закуплена серебряная бумажка и красная ленточка с надписью «Шоколад Свобода». Через неделю бумажками и ленточками пестрят все окрестные улицы, все талые ручьи, запруды, ими завален парк Екатерингоф, и по Екатерингофке плывут красные ленточки, а серебристые комки, вспыхивая на солнце, погромыхивают в ещё голых ветвях. Лев Ильич голова, говорит L. Перцу, перцу подсыпайте, кричит V, мечась по столовой и натыкаясь на кастрюли. — Ещё никто в СССР никогда не производил шоколад с перцем, а я ел в Америке, это очень вкусно!
Наконец являются на экране и рекламные ролики (текст и сценарий Z, производство L и цеха ТНП завода «Свобода» в целом). Реклама электромясорубки очень проста. На экране появляется бодрый, встрёпанный L (по виду — студент, и не скажешь, что в свои двадцать девять многодетный отец). Как вы думаете, уважаемые зрители, срубит или не срубит мясорубка «Свобода» этот теннисный мяч? Давайте проверим! Дрр-т-ззз! Срубила. А как вы думаете, с пятью отработавшими лампочками справится? Д-дрр-тзз-зз! Справилась! А вот этот старенький еженедельник «Слава КПСС», ха-ха? Внимание! Мы рискуем! Может ведь и сломаться наш прибор, ах-ах… ДН-ДНРРРРР-ДРРТТ-ТТ-ТЗЗЗ-ЗЗЗ… В клочья! В мелкие ломтики! В лапшу! В труху! Вот так, пожалуйста! Так будет со всем, что попадёт в нашу мясорубку «Свобода». Только не суйте алмазы! — Эта последняя фраза очень быстро была подхвачена народом, как и сама мясорубка «Свобода». Лев Ильич голова! — сказал Z по этому поводу, но с каким-то странным выражением в глазах. Всё кипело, пенилось, товары имели спрос и сбыт. Только что-то было не так.
Что-то не так, повторял L про себя, шагая по улице Волынкиной. У Нарвского универмага, на углу проспекта Стачек, он заметил в толпе главного экономиста O. Он был в пальто с поднятым воротником. За его спиной болтался полупустой рюкзак. Ещё издалека в самой фигуре, в позе O чувствовалось сильное напряжение, даже тревога. O торговал вразнос калейдоскопами. У него покупали. Что-то не так, сказал L вслух, случайно посмотрел себе под ноги, вздрогнул и остановился как вкопанный. Поперёк Волынкиной проведена мелом жирная белая черта, по обоим выщербленным тротуарам и по проезжей части. Под чертой, прямо под ногами L, автор черты корявыми буквами написал: «Турба-урба». L сильно выругался и пошёл через черту дальше.