Читаем Завод «Свобода» полностью

Радионяня — это рюмочная наша. Вот если идти по правой стороне Волынкиной, то почти у самого проспекта Стачек. Название, конечно, неофициальное. Потому так названа, что рядом — отдел пластинок и радиодеталей Кировского универмага, ну и ещё потому, что выпивают там регулировщики радиоаппаратуры со «Свободы». Внутри столики, кой-какая закуска. Темно. А, F, привет! Чо новенького? (И ждут, когда я их развлекать начну.) В Антарктиду?! Ха-ха-ха! Нет, я — правда. Обходной лист дали уже. Слышите, он — правда! F, да ты чокнулся. А что. Антарктида, это Советский Союз. Кого?! Да мы же первые её открыли. Наш человек. Как его… Фёдор Фёдорович Амундсен. Не дёргайся, паря. Вы просто лбами столкнулись, у него характер, у тебя характер… Не, ребят, поеду. Буду среди торосов и льдин запускать метеорологический зонд. Это знаете что? Такой здоровый шар, ага. Один вот так запускал-запускал и сам улетел. Завис на высоте пять километров и висел. И как его снимали? Да никак не снимали. Окочурился бедолага. Да брось! Да точно говорю. Антарктида, брат, шутить не любит. Минус сто под Цельсием. Ну, ты смотри там это! Мимо Америки проплывать будешь — привет передавай. Погоди, F, а как же Люба? Что Люба. Ну, тебя же не будет год! Ну, будет ждать. А не будет, значит… ну, значит, не будет. Не, F, ты точно совсем уже! Такую девушку… на белых медведей променять. Идиот, белые — в Арктике. А там наоборот… Что — наоборот?! Плюшевые. Ой, не езди никуда, F, с тобой хоть весело! (Весело им со мной. А мне с вами чо-то нет… Не получается ни черта у меня в этой жизни.) Да ладно, ребята, год — это мало. А тебя B отпустит хоть? Да он рад-радёшенек будет, что избавился!



На следующий день снова обед. F стоит с обходным листом. Зайди к директору. Прямо сейчас зайди. Уговаривать будет? Понятия не имею.

Ну что, товарищ F, уходим? Пасуем перед трудностями? Да какое пасуем, я наоборот. Вот в Антарктиде нужны… Техники по радиолокации… А ты почему такой нестриженый. Вот тебе двадцать копеек, сходи вон там напротив, подстригись. А завтра ко мне. В это же время. Юрий Михайлович, я не могу!.. Мне обходной лист… Что-о?! Не может он!! Живо выметайся! Завтра — здесь! Подстриженный! Мне двадцать копеек не надо, у меня есть. До завтра.

…Ну а кроме Радионяни, ещё и пивной киоск есть. Чуть подальше по Калинкиной, на углу Калинкиной и Рахметова. Называется «Три ручья» — потому что там вечно три ручья течёт, пиво, вода и… моча. А в киоске Анатолий, однорукий, ветеран войны. Привет. Что у нас F такой весёлый, да ещё и стриженый? Директор заставил. N у нас всех стрижёт. Да вот, в Антарктиду уезжаю. А-а. В Антарктиду? Серьёзно. Не наливай ему больше.

Ещё где можно выпить? Ещё можно — на берегу Екатерингофки. Там вообще купаются, но сейчас нет, сейчас апрель. До войны по Екатерингофке сплавляли лес. А после войны здесь утонул у F родной брат. Катались на коньках, провалился под лёд. И народ был, и за подмогой побежали. Утонул. А теперь F на берегу Екатерингофки пьёт иногда. Вроде как в память о брате. Хотя он и так его отлично помнит. Брат был старше на год и совершенно такой же, как F, только гораздо лучше. Так всегда получается. Которые лучше, те тонут. Которые хуже, те маются. Чем больше пьёт, тем сильнее на него накатывает. Снаружи незаметно, вроде бы F и не пьяный, всё прилично. Со стадиона «Кировец» свистки, крики: «Свобода» с Кировским играет. F тоже в футбол да, только во втором составе. Пацаны под трибунами сидят, или на дереве, растёт там тополь такой громадный… сидят, смотрят. А в первом составе нет, в первом, как говорится, класс не тот, это упорство нужно. А какое у F упорство. И дисциплина, опять-таки. И характер. (F подгребает под себя сухие листья и чиркает спичкой.) Ага. (Дымит.) А Люба? Ну, Люба что. Как говорится, ей ничего не значит. Это ты так думаешь. А она у тебя не беременная? Не знаю. Да плевать мне. Ты сначала узнай. А если не пустят. А если не пустят, всё равно поеду. К чёрту, к чёрту.

Та-ак. Подстригся — это хорошо. Теперь к делу. Я тебя не отпускаю. Обязаны отпустить, хоть тресни. Антарктида. Тебе что, деньги нужны? Так это договориться можно. Мы тебе прибавим. Да нет, не в этом дело, Юрий Михайлович. А в чём? А-а, небось с Германом опять поссорился. Слышал я про вас. Оба хороши! Да я знаю, что он прав. Со мной просто по-другому не бывает. Я думал, я у вас буду по-другому, а я и у вас тоже. Всё то же самое. Ну, а Антарктида тебя, думаешь, изменит? Да? А я так не думаю. Да я тоже не думаю. Не думаешь? А уходишь тогда зачем? А?

Ладно, Юрий Михайлович, я понял. Не отпускаете. Нет так нет. До свидания.

Перейти на страницу:

Все книги серии Премия «Национальный бестселлер»

Господин Гексоген
Господин Гексоген

В провале мерцала ядовитая пыль, плавала гарь, струился горчичный туман, как над взорванным реактором. Казалось, ножом, как из торта, была вырезана и унесена часть дома. На срезах, в коробках этажей, дико и обнаженно виднелись лишенные стен комнаты, висели ковры, покачивались над столами абажуры, в туалетах белели одинаковые унитазы. Со всех этажей, под разными углами, лилась и блестела вода. Двор был завален обломками, на которых сновали пожарные, били водяные дуги, пропадая и испаряясь в огне.Сверкали повсюду фиолетовые мигалки, выли сирены, раздавались мегафонные крики, и сквозь дым медленно тянулась вверх выдвижная стрела крана. Мешаясь с треском огня, криками спасателей, завыванием сирен, во всем доме, и в окрестных домах, и под ночными деревьями, и по всем окрестностям раздавался неровный волнообразный вой и стенание, будто тысячи плакальщиц собрались и выли бесконечным, бессловесным хором…

Александр Андреевич Проханов , Александр Проханов

Проза / Современная русская и зарубежная проза / Современная проза
Борис Пастернак
Борис Пастернак

Эта книга – о жизни, творчестве – и чудотворстве – одного из крупнейших русских поэтов XX века Бориса Пастернака; объяснение в любви к герою и миру его поэзии. Автор не прослеживает скрупулезно изо дня в день путь своего героя, он пытается восстановить для себя и читателя внутреннюю жизнь Бориса Пастернака, столь насыщенную и трагедиями, и счастьем.Читатель оказывается сопричастным главным событиям жизни Пастернака, социально-историческим катастрофам, которые сопровождали его на всем пути, тем творческим связям и влияниям, явным и сокровенным, без которых немыслимо бытование всякого талантливого человека. В книге дается новая трактовка легендарного романа «Доктор Живаго», сыгравшего столь роковую роль в жизни его создателя.

Анри Труайя , Дмитрий Львович Быков

Биографии и Мемуары / Проза / Историческая проза / Документальное

Похожие книги