Бабушку я застала на лавке. Маленькая, сухонькая, изрезанная морщинами, она сидела, печально склонив голову, не сразу заметив моего присутствия. Толи молилась, толи дремала. Мужа хворь в землю загнала, детей молодыми потеряла. Старшего во время бунта крестьянского убили, среднего медведь задрал, а младший Осип, чужим сделался. Как ей с потерями живется? Молитвами спасается.
- Шурка, ты чего? - заметила она меня. - Отец вернулся? Буянит?
- Нет, баб, не вернулся, можно я у тебя посижу? - спросила я и тут же обеспокоилась, - ты ложись, спи, я мешать не буду.
- Не спится, мне Санечка, сиди. Я только рада.
Она встала, прошла за печь, я скинула зипун и присела на лавку. Взгляд мой к окну прикован, хоть и рано ему возвратиться еще, да и невидно уж ничего. А смотришь, ждешь, пытаясь разглядеть чего. Сердце жмется, заходится.
- Печку закрою, да чаю налью морковного, давеча пила, горячий еще, - гремела бабушка на кухне печной заслонкой.
Принесла чаю, разлила, села рядом. Тишина. Степана нет, вот уж с час видно прошло, а может мне только так кажется. Ходу туда на пятнадцать минут, ну обратно еще, пора бы и обернуться. К чаю я так и не притронулась, бросила взгляд на образа и молитву прочитала.
- Где же ты Санечка? - взяла меня бабушка за руку. - Ровно не здесь, не со мной. Тревожит что тебя или замуж боязно?
- Не боязно, бабушка, замуж, не боязно, - только и обронила я, как расплакалась.
Все ей рассказала и что в заводе была, и что Степан ушел и куда ушел, и почему домой не иду. Васятка с мамой спать залягут, мне глаз не сомкнуть, и не пройдись, в окно не взгляни, а в чулане совсем тоска. Она слушала, не мешая рассказу, а потом прижала меня к себе и по голове рукой гладила.
- Худо мне, баб, маетно, - закончила я. - Побегу, гляну, не идет ли он.
- Да куда ж ты одна, затемно?
- Побегу, не сидится мне, мигом я.
Я шла и в темноту вглядывалась, не покажется ли фигура. Про себя загадывала: через десять шагов появится встречу, через еще десять. Мало, видно мало. Пять раз шагов по десять загадать надо. Не заметила, как до завода дошла - тишина около. В глубине шум идет, работают, из большой печи огонь валит. К управе сбегала - там и вовсе не огонька, ни звука. Походила рядом, не разглядишь ничего. Платок сбился, поправила, задрожала, совсем зипун не греет, а может и не от холода. Может дома он? А и вправду, знать домой ушел с устали. Точно ушел, а я тут себе навыдумывала.
Добежала до дома его, упрела вся, пока неслась. Холод уже не бьет. Постучать, или не надобно? Неудобно тревожить, спят люди. Постояла рядом. Стукну слегка, чай услышит, ведь только поди воротился. Походила под окнами, не решаясь, покрутилась, послушала. Вроде дверь скрипнула.
- Кто тут? - раздался окрик шепотком.
Мать его вышла. Я услышала ее мягкие шаги по двору, знать босая выскочила. В страхе я припала к срубу дома, прижавшись спиной, в этот момент ворота и открылись.
- Степан, ты ли бродишь? - вглядывалась она в темноту, кутаясь в платок. - Аль поблазилось, - сказала она сама себе и бойчее добавила: - Степка?
Она постояла еще немного, послушала, прикрыла ворота и ушла. Я спиной скатилась по срубу, присев на землю, затылком пересчитав бревенки, и обхватила свои колени. Меня снова знобило и лихорадило, с реки холодом потянуло. Нет его, не воротился. Снова к заводу побежала. Мамка поди меня хватилась, потеряла.
У завода опять бесполезно побегала, кроме шума рабочего не слыхать ничего, за оградой и не разглядишь, что происходит. Так у бабушки он, разминулись, пока до дома его бегала. Пришел, а меня нет. Так искать можно всю ночь друг дружку! Только бросилась бежать, как калитка заводская открылась - человек вышел. Я за дерево спряталась. Не Степа это. Идет в мою сторону, может спросить его, обратиться: «Мил человек, не видал ли такого-то ты?». Поравнялся со мной, вернее с деревом, за которым стояла, - Калабурда одноглазый. У такого, пожалуй, не спросишь. Нет. Постою еще, может и Степан выйдет. Он обернулся, прикурил цигарку, осветив лицо свое страшное спичкой, посмотрел своим одним глазом, вроде как в мою сторону. Видит, что ли меня или чувствует? Нет - дальше пошел. Мне совсем жутко сделалось, дождалась, когда уйдет подальше и бежать бросилась.
Глава пять
Не было его у бабушки. Не приходил. До рассвета просидела на лавке у окна, а под утро сон сморил, голова сама на стол опустилась. Проснулась от бабушкиной молитвы. Она стояла на коленях под образами и тихо шептала. В такой момент к ней не лезь - не ответит, да и нельзя. Пока я лицо умыла, да по нужде справилась, вернулась в избу, она уже и закончила. Не успели с ней и словечком обмолвиться, мамка вбежала. Лицо огнем горит, платок в руках болтается. - Санька, там Степана мужики принесли, - встала она в дверях, покачнулась, и за сердце схватилась. – Весь забит. - Живой? – соскочила я.
- Жив, отец его за доктором поехал, - сказала она, пропуская меня в двери, а я из избы выскочила.
Мигом добежала, как стрела, пущенная из лука вогулов. Возле дома его народ толпится, мужики, что его принесли, соседи галдят да перешептываются.