Минуло еще несколько дней, на протяжении которых Мирон продолжал проявлять обо мне заботу, не позволяя без особой нужды подниматься, приговаривая, что я еще слишком слаба. Особенно он усердствовал в присутствии Антипа, да и я в его присутствии становилась тихой и кроткой. Он вроде бы и не бранил меня, не гнал, но довольным моим присутствием не выглядел. В землянке мы ночевали втроем: Мирон на печи, я на одних нарах, что были за печью, Антип на тех, что у двери. Иногда в землянку заходили и другие мужчины, ища то Мирона, то главаря. Видела я не каждого, так как дядька снабдил мою лежанку занавеской, но слышала по голосу нескольких. По наспех брошенным мужиками фразам, по услышанном от людей ранее, смогла разобраться куда я попала. А попала я аккурат в самую шайку разбойничью. Только никакой опасности я не чувствовала, обычные мужики, каких и у нас в селе и в других местах полно.
Выяснилось и то, что зимой они жили, кто где придется, отсиживаясь по своим, кто не в розыске, да чужим домам, это уж те, кого стало быть ищут. Весной собирались в свою шайку, и до поздней осени, до глубокого снега промышляли делом своим недобрым. Мирон на ту пору, когда меня подобрал, ехал завозить в землянки провизию, да готовил их к проживанию. Он у них был за хозяйством смотреть приставлен. Кроме землянок, у них имелись шалаши, но те заполнялись людьми только летом, увеличивая банду в размерах.
На чистый четверг, все мужики этого поселения разъехались, мне, знамо дело, не докладываясь. Завернув юбки, да связав их узлом, чтоб не препятствовали, я шастала по землянке убираясь во всех углах. Когда у меня была протоплена печь, да сварены пустые щи и каша, из имеющихся припасов, а я толклась у входа, убирая последний мусор, они и воротились.
- Да итишкино коромысло! - грозно ругнулся Антип, заметив происходящее, и меня спешно оправляющую юбки. - Ты часом не обживаться ли тут выдумала, сватанная?!
- Я залилась краской, растерянная и застанная врасплох, а ещё пуще перепугалась рыка его звериного. Обида обожгла в самое сердце. Угодить не получилось, но завидев одобрительные кивание Мирона головой, за спиной Антипа, робко пролепетала все ж:
- - Так ведь четверг чистый. Я и поесть сготовила.
- Антип молча, поспешно вышел, еще раз ругнувшись, про себя, а Мирон принялся меня бодрить:
- - Ты, не серчай, Александра, на него. Непривычно ему, что ты здесь, не должно тебя тут быть, вот и гневается. Он хороший человек, не гнилой.
- - Да разве разбойник бывает хорошим человеком! - в сердцах выпалила я и тут же осеклась, поняв, что сказала. Ведь и дядька получается такой, раз с ним в одной упряжке.
- - Может и твоя правда, -спокойно ответил он, задумавшись. - Вот дела отроблю, Веснушку распрягу, расскажу кое че, а там сама уж и решай.
- Глава семь.
- Вечером того же дня, Мирон поведал мне историю рождения Антипа, в его отсутствие. Лютый был в землянке мужиков, а мы с дядькой сидели у печи. Мирон строгал деревянную ложку, которых хватало, да он не привыкши бездельничать. - Давно я уж его знаю, двух аршинов еще росту в нем не было, - плавно начал он. – Кормаковские мы, слыхала про такое? - Кормаково слыхала, недалече от нас, верст тридцать будет. - Помещик тамошний много людей в услужении имел, прорву, - продолжал он. – Мать Антипа с раннего возраста в девках у них была, еще до вольных. А когда подросла, стал барин слюни в ее сторону распускать, да умасливать по-всякому.
- Сладили, вот ребеночек у них и приключился. Антип этоть и был. Только помещик ее, еще брюхатую, в дворовые перевел, с глаз подальше, а потом и вовсе прогнал с младенцем на руках. Тут и начались ее мучения, недоедала, за любую работу бралась, даже мужицкую. Изнурена до немощи ходила, от красоты ничего не осталось, одни глаза на лице. Людей сторонилась, народ то сама знаешь какой, списал ее в прокаженные. А на голодный год, когда совсем нечего в брюхо положить стало, пошла она до помещика, подати попросить, для мальца, не для себя. Прогнал. Крошки не подал, да велел дворовым близко не подпускать. Не пережила она ту зиму то. Потому как последние крохи добытые, сыну скармливала.
- Антипа мать моя пригрела, взяв на время, да так и оставила. Я на ту пору парень молодой был, а мать уж год как вдовица. Детей то у нее, окромя меня не было, мерли все, по рождению. Так и вырастила, худо-бедно, земля ей пухом, -перекрестился Мирон.
- Я сидела на низком табурете, сложив на лицо руки, и внимательно слушала, не перебивая. Дядька замолчал, вздохнув, а я не стерпела и с вопросом полезла:
- - А дальше что?
- - Дальше? – словно очнувшись, переспросил он. – А ничего, стало быть, вырос он.