Заводь: Вековуха

- И тишина такая, окаянная…, даже стук сердца не слышу, не остановилось ли? - Стало быть он, - с печалью покачала головой бабушка, нарушив ее. – Под кривой рябиной ждать станет.

- Я стояла не шелохнувшись, словно обессилила, а глаза слезой наливались, и лишь только первая капнула на дощатый пол, встрепенулась. Хватилась в дверь, но была остановлена бабушкой.

- - Да куда ж ты, - цепко одернула она меня за руку. – Сарафан поменяй, отправься.

- ***

- Я бежала. Неслась через огород, к кривой рябине, что находилась сразу у перелеска. Ноги путались в исподней юбке и сарафане. Сердце бешено колотилась, а дышать, мне казалось, я и вовсе забывала. Стоило только перемахнуть через прясла, оказавшись по ту сторону огорода, как увидела знакомую фигуру. Он сидел прямо под рябиной, наполовину скрывшись в густой, некошеной траве. «Живой!» - билось внутри. Сама собой, не приказывая себе, я пошла медленнее, степенно. Не к месту вспомнив Тоньку и стараясь идти плавно, красиво, как она. Он завидел меня и поднялся на ноги, поджидая, когда я приближусь. Я подошла и замерла в двух шагах, ближе не решилась, шаря глазами по его лицу, выискивая перемены. - Ну, здравствуй что ль, Санька, - распахнул он руки и сделал шаг навстречу. - Здравствуй, - только и промямлила я, отведя взор, но все же сделала тоже шаг и очутилась в его руках, которые тотчас же сомкнулись на моей спине.

- Моя голова опустилась ему на плечо и я, не выдержав, заплакала. Он не мешал мне, словно зная, как это мне сейчас нужно, необходимо, просто прижал меня крепче и гладил по спине широкой ладонью. То были слезы успокоения, утешения.

- Все напряжение, вся тоска, заполнившая меня весь этот месяц ожидания, выходили вместе с ними, уступая место радости и покою. А еще хотелось благодарить этот миг, господа и весь мир за эту встречу. За теперешнюю и за то, что она случилась в целом.

- Когда я утерла слезы, прекратив реветь, и отлепилась от него, мы недолго смотрели друг на друга, а после, не сговариваясь, пошли в сторону леса. Антип не спешил заговорить, а я и подавно. Мне просто было хорошо идти вот так, рядом, ощущая его присутствие возле себя. Да и робела я немного. Поравнявшись с лесом, мы пошли вдоль него, по хоженым ребятней тропинкам в поисках земляники или какой другой добычи.

- - В лес бы нам войти, - предложил он. – Не с руки мне светиться здесь. По темноте хотел прийти, да напугать боялся. - Чуть правее давай, там береза поваленная, присесть можно.

- Он кивнул и спросил: - Ну как ты, Санька? Здорова ли? Не обижает никто? - Здорова, то здорова, а обид нет никаких, - начала я, сворачивая в лес. – Переживала сильно. Боялась подумать даже, что с вами, живы ли… - За меня не бойся, Мирон тоже порядок. Приветы тебе шлет, свидеться разве что не доведется, - нарочито бодро сказал он. Было явно, что для меня старается, придать разговору небрежность, убавить значительности.

- Мы дошли до березы, я присела на нее, а Антип рядом в траве устроился. Оперся на левый локоть, повернувшись ко мне вполоборота, и травинку сорвав, в рот потащил. Жует кончик, сам вдаль глядит – молчит, слова подбирает, дураку ясно. Я не тороплю, неизвестно, что еще уготовлено услышать, не думаю, что к душе придется сказанное. Руки лодочкой сложила в подоле, сижу тихой мышкой, выжидаю. Так и вышло. - Я ведь… проститься пришел, - вскоре сказал он. – Уезжаю я, Санька. - Как уезжаешь? Зачем проститься? – бессвязно забормотала я, соскочив с дерева.

- Это ж надо, уже и свидеться не надеялась, а сейчас, когда он рядом – руку протяни и опять уедет?! Замотала головой, лицо руками прикрыла, чтоб не смотреть на него, не расплакаться вновь: – Не могу, не хочу прощаться!

- Бежать мне надо, покуда голова на месте, - резво поднялся он и подошел ко мне. Положил руки мне на плечи, гладит по ним, да втолковывает: - Опасно мне теперь тут, в этих краях, нельзя, понимаешь.

Я убрала от лица руки, подняла к нему взор, и предложила по наивности, понимая, что глупость сморозила, но слова лезли наперед мыслей:

- А ты брось это дело неправедное.

- Поздно уж, Санька, об этом говорить. Поздно.

- А давай я тебя у бабушки схороню, - продолжала я болтать чепуху от растерянности.

- Эх, Санька, - привлек он меня к себе. - Добрая ты душа, да только что же мне, всю жизнь прятаться в избе? Зазря я пришел, смалодушничал, только душу тебе разбередил. - Он прижимал меня к себе, покачиваясь из стороны в сторону, а я уткнулась ему в рубаху и силилась не разреветься. Век бы так стояла, убаюканная его теплом, силой. Говорил Антип тихо, успокаивая: - Хорошо все будет, Сашка, ладно. Все быльем порастет, время оно лечит. Будет еще тебе праздник, обязательно будешь счастливой. Верь мне.

- А ты как же? Куда ты?

- Уеду в город большой, паспортную книжку новую выправлю. Даст бог, затеряюсь, а потом и забудут, что был такой Антип бестолковый, который не сумел жизнью своей правильно распорядиться. Я вот тебе деньжат принес, возьми, не побрезгуй.