Заводь: Вековуха

- Спать так и не легла, негоже днем почивать, не барышня. Весь день я летала, словно крылья заимела, каждое дело, за какое бы не бралась, спорилось, да ладилось. Бабушка косилась в мою сторону, приглядывалась, а заговорить решилась только к вечеру. - Козой запрыгала, ожила, - остановила она веретено, да воткнула его в шерсть, что к прялке намотана. Показала рукой мне на лавку, рядом с собой сесть зазывая. Я несведущей прикинулась. Брови вскинула, удивляюсь, дескать, в толк не возьму, о чем ты. – Вся ты на виду, щеки эвон огнем полыхают. Не артачься, прижми зад то.

- Давай, как на духу, кто таков, чего прибегал? - Суженый мой, люблю его, - не стала я лукавить и раскраснелась еще больше. – На край света пойду за ним, баб, хоть босой, хоть хворой. - Суженый? – сложив губы трубкой, протянула она, толи спрашивая, толи удивляясь. – А ты для него тоже суженная? - Тоже, баб, тоже.

- - Да разве ж они так ходят, женихи то, крадучись, словно воры? Если только к полюбовнице, - через паузу, вздохнув, добавила бабушка.

- Я еще пуще огнем вспыхнула, да на прялку уставилась, чтобы в глаза ей не смотреть. Сижу, узор витой разглядываю, словно не видала никогда, а сама словечка вымолвить не могу. А ведь и правда, чего я выдумываю, полюбовница я и получилась, глупая и неумелая. Может он вообще за мной не вернется? «Вернется, его слово верное», - тут же ответила сама себе. Да и сделала бы я по-другому, зная о последней встрече? Не сделала бы, нечего и прикидываться, так и было бы все. Я продолжала изводить себя такого рода мыслями, пока бабка Устинья новых вопросов не отсыпала:

- – Это не с ним ли ты, Санька, три месяца из дома пропадала? Отчего он, как положено не пришел?

- - Не может он как положено, баб, не может, пойми, - заступилась я за него и все ей рассказала. Про то, как Мирона встретила, и как в стане их разбойничьем жила, про судьбу Антипа нелегкую. Даже поведала, как ночью к нему в шалаш прибегала, а он мне отставку дал, мне казалось, что это непременно нужно рассказать, что добавит это значения, весомости, в лучшем свете его выставит. Ведь была у него возможность, а он не попользовался. Говорила я открыто, с чувством, часто брала бабку за кисти рук, сжимала их в своих ладонях, мяла, да гладила. Умолчала только о произошедшем в сарае, сегодня ночью, – будет с нее, переживаний. Бабушка охала, ахала, крестилась без конца, но слушала исправно, не перебивая, лишь изредка уточняя подробность. Закончила я рассказ признанием, что в город податься с ним решила, смысла таиться не видела, да и надежда получить ее благословение была, пусть и слабая. - Держать тебя не стану, коли решимости в тебе экая прорва, да и не удержу, -сказала она, как только я закончила. – Об одном прошу - хорошенько подумай, на такую смуту себя обрекаешь. - Что ж вы все, думать меня заставляете, сердце оно не мыслит, оно другие пляски отбивает. Решила уж я. Постоять он и за себя, и за меня в силе. Все у нас будет в порядке, - заверила я.

- Бабушка вздохнула, взяла с лавки прялку, поставила в угол, прошлась по избе, словно места себе ища, развязала зипун, повесила у печи, постояла немного спиной, а потом ко мне повернулась: - Ну, раз веришь, ступай спать, а я про вас молиться стану.

- Я взяла с нее обет, что она даже словечком не матери, ни отцу не обмолвится и в самом деле спать пошла. Уснула в один миг, под тихое бормотание бабушки. Сон мне приснился мутный, тревожный, но проснувшись, припомнить его не смогла, лишь на душе остались тягучие, размытые обрывки воспоминаний.

- Первое что я сделала, после обычных домашних дел, - собрала себе узелок с вещами. Все боялась много набрать, чтобы не тяжела поклажа была, неизвестно еще как добираться будем, и в тоже время, не хотелось голой сироткой казаться.

- Кое как соблюдя середину, я убрала узелок под кровать и пошла к родительскому дому.

- Мать и Васю я застала за столом. Они вернулись с покоса, где ворошили и отгребали сено, уставшие и румяные. Мне сделалось стыдно, что я ни разу, как вернулась, не подсобила им. Вася был довольным и деятельным, рассуждал уже как заправский мужик. Здорово подрос за этот год, уж и не приласкаешь, голову не взлохматишь – брыкаться начнет. Мамка спрашивала про здоровье Устиньи, мое, но неприятных разговоров не заводила, видно решив, что я намерена возвращаться домой и опасалась меня спугнуть. Если бы знали они истинную причину визита!

- Проститься ведь пришла…, но говорить им, об этом, не намерена. Боялась не выдержать горьких слез расставаний, которые непременно польются и из меня, и из матери, но пуще всего боялась быть остановленной, не отпущенной.

- Мы неспешно поели, хоть у нас так и не принято, рассиживаться, а когда собрались чаевничать, Васятка подскочил со словами: - Мать, про отца собери поесть, до него побегу.

- Мамка засуетилась, собрала еду в корзинку, и братцу ее в руки сунула. - У холодного ручья он, лодки строгает, - пояснила мне она, лишь только Вася за дверь вышел. Я отмолчалась. Мама переключилась на соседей, рассказывать какие у их дочери, роды накануне тяжелейшие были.