Заводная обезьяна

– На тебе совсем новые брюки, Голубь, – сказал Ваня, – надо беречь хорошие вещи, не пачкать их. Ты меня понял?

В каюте № 64 настроение было унылое.

"Конечно, он резок в некоторых своих высказываниях, но ведь он наш человек, – размышлял Фофочка. – А как он тогда о жене говорил… Не могу поверить…"

– Абсолютная чепуха, – говорил Сашка. – Допускаю, заблудился…

– Где заблудился? Весь город – пять квадратных километров, – возразил Фофочка.

– А скорее всего подрался. Ходит с битой мордой. Может, и в участок попал,- вслух рассуждал Хват. – А может, просто перебрал. Косому совестно возвращаться… Спит где-нибудь под кустом ракитовым…

– А в Гибралтаре есть змеи?- ни к селу ни к городу спросил вдруг Фофочка. – Может, его укусила змея? И он в больнице?

– Да замолчите наконец!-закричал Сашка.

Дед Резник твердо верил, что Зыбин вот-вот обнаружится. Он знал, что чужой порт – штука не простая, всякое может тут с человеком приключиться. Деда самого в Копенгагене в 1912 году раздели и по шее надавали. Если бы пырнули ножом и попал бы в больницу, сразу бы сообщили капитану, англичане – аккуратисты в таких делах. А раз не сообщают, – придет. Может и до вечера проплутать, но ничего тут страшного нет, и нечего шум подымать.

– К вечеру объявится, помяните меня, – говорил Дед.

Более других волновался за Юрку Ваня Кавуненко. И волновался потому, что на берегу Юрка был вместе с Бережным. Помня Юркин пыл на недавнем дне рождения Хвата, Ваня чувствовал, что между ним и первым помощником могло произойти некое столкновение, объясняющее отсутствие Зыбина, столкновение, о котором Бережной умалчивает. Но тогда почему до сих пор не вернулся доктор?

Расспросив во всех деталях полицейского о том, как пройти к музею, Иван Иванович вернулся к витрине, около которой он оставил Бережного с Зыбиным, и никого не нашел. Он постоял немного, заглянул в ближайшие лавки, – нигде нет.

– Ничего не понимаю, – вслух сказал Айболит.

Он постоял еще некоторое время у витрины обувного магазина. Вдруг стеклянные двери распахнулись, вышла девушка, удивительно тоненькая, с ямочками на щеках, заулыбалась и жестами начала приглашать Ивана Ивановича войти в магазин. Иван Иванович вспомнил лавку сувениров и решил, что без Зыбина он в магазине пропадет.

"Надо уходить отсюда,- подумал он.- Что же, я так и буду тут стоять? Пойду в музей. Они знают, что я в музей собирался. Захотят – найдут".

Отворив двери музея, доктор поднялся по лестнице и подле маленького камина у входа в первый зал увидел старушку, которая сидела в кресле и вязала на спицах. Она смотрела на Ивана Ивановича с таким удивлением, как будто он вылез из каминной трубы. Потом поспешно вытащила из маленькой сумочки слуховой аппарат, вставила в ухо и спросила очень громко:

– Мистер хочет осмотреть музей?

– Да, – ответил Иван Иванович,-хотелось бы…- "Не совершаю ли я какую-то бестактность", – подумал он. – Впрочем, может быть, я не вовремя,продолжал он робко, но старушка перебила его:

– Пожалуйста, пожалуйста! – Она проворно встала, положила вязанье на кресло.- Мистер, вероятно, путешественник?

– Да, – сказал Айболит, – в некотором роде…

– Говорите, пожалуйста, погромче, я плохо слышу! – крикнула старушка.

– Да, я первый день в вашем городе! – громко повторил доктор.

– Мистер приехал из Танжера?

– Нет… Не совсем…

– Мистер путешествует один?

– Нет, нас много… Видите ли, я врач. Работаю на советском рыболовном судне…

– О, вы из России?! – воскликнула старушка. – Не может быть!

– Уверяю вас, – улыбнулся Айболит.

– Я буду все показывать вам сама! – решительно крикнула старушка и направилась в зал.

В музее было все, что положено иметь всякому уважающему себя музею: черепа пращуров, заржавленные ядра, змеи в формалине, деревянные раскрашенные куклы в ветхих мундирах, местами сильно побитых молью, картины морских сражений с аккуратно и красиво горящими фрегатами.

Старушка, которую, как выяснилось, звали миссис Чароуз, громкими криками объясняла Ивану Ивановичу каждый экспонат.

Время пролетело незаметно, пора было уходить, возвращаться в порт, но миссис Чароуз и слушать об этом не хотела. Едва доктор робко начинал произносить слова благодарности, миссис Чароуз демонстративно вытаскивала из уха слуховой аппарат и решительно кричала:

– Вы никуда не пойдете! Я обязана вам все показать!

Иван Иванович, потупясь, заметил, что время, к сожалению, на исходе, и ему пора возвращаться, но миссис Чароуз закричала, будто всему Гибралтару известно, что советский пароход отойдет поздно ночью, а сейчас нет и трех, и она решительно заявляет, что не отпустит доктора, такого милого собеседника, и не стоит больше об этом говорить.

Иван Иванович осмотрел оружие и картины, изумляя миссис Чароуз глубиною своих познаний в истории Гибралтара. Затем миссис Чароуз заговорщически подмигнула доктору и, взяв его за руку, подвела к стенду с изрядной нумизматической коллекцией, отыскала советские монеты и долго объясняла, где какая монета, называя гривенник грайвэником, а Иван Иванович слушал и кивал…