Заводная ракета

— Больше, — объяснил Дарио. — Некоторые поля тогда еще не были полями. Когда мы не были заняты своей работой, то помогали расчищать новые поля на границе леса.

Ялда повернулась к Вито:

— А ты тоже ходил?

— Нет, — ответил он.

Дарио добавил:

— Твоего отца еще не было на свете. Дело было при жизни твоей бабушки.

— О, — Ялда попыталась представить Дарио в образе энергичного молодого человека, вырывающего деревья прямо из земли, и бабушку, которая трудилась с ним бок о бок. — Значит, раньше лес доходил до этого места?

— Если не дальше, — ответил Дарио. — На дорогу у нас уходила половина утра. Правда, тогда мы никого не таскали на спине.

Они доели хлеб. Солнце уже перешло через зенит. Ялда видела, как тени склонялись к востоку. Вито сказал:

— Надо идти дальше.

Когда они снова отправились в путь, Ялда своим задним зрением стала следить за тем, чтобы Дарио не ослабил хватку. При необходимости она всегда могла обхватить его своими собственными руками. Но его глаза оставались открытыми, несмотря на то, что после еды его слегка клонило в сон.

— В старину лес был другим, — сказал он. — Более диким. И более опасным.

Ялда была заинтригована.

— Опасным?

— Не пугай ее, — сказал Вито. Дарио пренебрежительно заворчал.

— Сейчас бояться нечего; древесников уже много лет никто не видел.

— Кто такие древесники? — спросила Ялда.

Дарио задал вопрос:

— Помнишь историю про Амату и Амато?

— Нет, такой я не слышала, — ответил она. — Ты мне ее никогда не рассказывал.

— Разве? Значит, это были твои двоюродные братья с сестрами.

Ялда не понимала, действительно ли Дарио сбит с толку, или просто ее дразнит. Она дождалась, пока он нечаянно не спросил:

— Так ты хочешь ее услышать?

— А то!

Вито прервал их разговор неодобрительным рокотанием, которое под умоляющим взглядом Ялды превратилось в ворчливое и неохотное согласие. Неужели она слишком мала, чтобы выслушать историю, которую Дарио уже рассказал ее двоюродным братьям и сестрам, если, в отличие от них, именно она несет рассказчика в лес на своей спине?

— В конце седьмого века, — начал свой рассказ Дарио, — мир охватил страшный голод. Урожай погибал прямо в земле, и еды стало так мало, что в каждой семье вместо четырех детей было всего двое.

Амата и Амато были в числе этих детей, потому-то их отец Азелио дорожил ими вдвое сильнее. Всю еду, которую ему удавалось добыть, он, в первую очередь, отдавал детям, и только после того, как они готовы были поклясться, что насытились, Азелио ел сам.

Азелио был добрым человеком, но заплатил за свое добро высокую цену: проснувшись однажды утром, он понял, что ослеп. Он пожертвовал своим зрением, чтобы прокормить детей, но как теперь искать им пропитание?

Когда об этом узнала его дочь Амата, она велела отцу отдыхать. Она сказала:

— Я пойду в лес со своим ко и соберу столько семян, что хватит на всех.

Дети были молоды, и Азелио не хотел с ними расставаться, но выбора у него не было.

Лес был недалеко, но растения у самого его края люди уже давным-давно обобрали дочиста. Амата и Амато углубились в лесную чащу, пытаясь найти пищу, до которой еще никто не успел добраться.

Через шесть дней они нашли место, где еще не доводилось бывать ни одному мужчине и ни одной женщине. Ветки деревьев сходились так плотно, что сквозь них было не видно Солнца, а цветы, не переставая, светились и днем, и ночью. Там по-прежнему росла дикая прародительница пшеницы; Амата и Амато наполнили карманы ее зернами. Они съели столько, сколько им требовалось для поддержания сил, но твердо решили принести домой достаточно еды, чтобы к отцу вернулось зрение.