Заводской район

Она хотела спросить: «Правда, что ты любил меня?» Об этом нельзя спросить, эти слова не произносятся языком и губами, словно язык и губы чувствуют их противоестественность. Они непонятны, эти слова. Она нравилась когда-то Аркадию, об этом не надо было и спрашивать. Вот ведь хорошее и понятное слово «нравилась». Как легко произносится.

— Тебе нравится Жанна, Аркадий?

— Тоня, ты же знаешь, мое сердце разбито навеки…

Тоня поднялась. Зря он. Не смешно. Не вовремя…

В двери она столкнулась со Степаном. Оба опустили глаза.

— А я ищу тебя, — сказала Лера. — Мы уходим.

— Понимаете анекдот? — весело кричал Валя. — Красть тоже надо уметь! Антонина, ты как в воду глядела!

Он принялся объяснять свой анекдот Тоне. Когда-то где-то Валя случайно вычитал, что ультразвук может разбивать химические связи. Захотел попробовать на щелоке. Просто попробовать, что получится. Тогда ему Корзун и Важник не дали экспериментировать. А сейчас Корзун и главный металлург подали заявку на изобретение и будут проводить эксперимент у них в цехе. Вот почему Корзун против селитры. Но Валя уже знает, что ничего не получится, ультразвук только ухудшает качество щелока.

Аркадий помогал Жанне попасть в рукава пальто.

— Да ладно тебе, Валька, надоел ты всем со своим щелоком, — говорила Жанна. — Ой, я пьяная…

— Отличный сюжет, — сказал Аркадий. — Ретрограды крадут у несчастного изобретателя его последнюю идею.

— Заметь, — сказала ему Лера, — что тебя ничего не возмущает.

— Говорят, мне очень идет аморальность. Может быть, льстят?

— Бессовестно льстят. Она тебе не идет.

— У грехов, сестренка, своя мода. В восемнадцатом веке я бы нервничал из-за жеманства и вероломства. В девятнадцатом — из-за стяжательства и бесчестности. В двадцатом мы с тобой не любим внушаемость, стереотипность мышления и глупые песенки.

— Для меня во все времена одни грехи — трусость и бездуховность.

— Дело вкуса, дело вкуса… Если только трусость не есть мать духовности.

— Интересная мысль! — закричал Валя.

— Вы идете? — Лера потеряла терпение.

Валя не замечал, что он уже не в квартире, а на лестнице, и продолжал рассуждать. Аркадий поддерживал Жанну под руку и порывался перебить его.

Тоня спускалась по лестнице вместе с ними.

— Лера… Она работает в булочной?

Лера растерялась. Смотрела под ноги. Шепнула:

— Да…

Зря спросила. Какая ей разница? Какая вообще разница? Не нужно им с Лерой говорить об этом.

На крыльце их ждали мужчины и Жанна.

— Ты, Аркадий, я вижу, парень умный, — внушал Валя, — а говоришь не подумав. Я про духовность. Вчера телевизор смотрел? Передачу о Японии видел? И в «Известиях» на эту тему толковая статья была. Между прочим, наш начальник цеха ездил в Японию, рассказывает, они литейный песок из Португалии в мешках получают. Представляешь, покупают песок, как мы апельсины. Понятное дело, в таких условиях научишься экономить, есть чему у них поучиться. Я это к тому, что японцы молодцы, технику толкнули будь здоров. Их конкуренция подгоняет, закон джунглей. А что вот конкретно меня заставляет селитрой заниматься? Мое дело десятое: выдал типовую технологию — и только поглядывай, чтоб ее не нарушали. Но я ж так со скуки подохну! Я ж не могу не мыслить! Я про Японию не скажу…

— Опять завелся, — с досадой сказала Жанна. — То про свой щелок, то про политику.

— На одной духовности, конечно, не уедешь, Аркадий. Нужна и организация производства. Должна быть гармония…

— Фисгармония, — сказала Жанна.

— Куда ты в платье на мороз? — прикрикнул Аркадий на Тоню. — Иди.

— Тоня, я…

Тоня успокаивающе дотронулась до Лериной руки:

— Ну, счастливо вам. Спасибо, что пришли.

…За столом Корзун горячо доказывал соседу:

— А я тебе говорю, что у нас было двенадцать космонавтов! Считай: Гагарин — раз…

— Раз, — загнул палец сосед.

— Титов — два. Терешкова — три…

— Товарищи, ну и накурили вы тут! — сказала Тоня. — Хоть бы форточку открыли! Степан, что я вижу? И ты куришь?

Она отобрала у него сигарету, навалилась сзади локтями на плечи Корзуна:

— Хватит спорить! Давайте споем!

Кто-то начал:

— И-и-из-за о-острова на стре-е-ежень…

Тоня не любила эту песню. Но все подхватили, и она стала подпевать.

Проснулась и заплакала Оля. Тоня оставила гостей, ушла к ней. Над девочкой склонилась свекровь:

— Спи, рыбонька, это дяди поют… У мамы день рождения…

Если бы она узнала о сыне…

— Оставайтесь ночевать, мама, — сказала Тоня.

— Нет, я скоро пойду.

А гости уже толпились в прихожей.

— Покойной тебе ночи, Антонина… Счастливо, Антонина… Спасибо, Антонина… До завтра…

— Спасибо вам.

Степан дремал, сидя на стуле. Тихо стало в квартире, неторопливо засобиралась и свекровь.

— Я вас провожу, — сказала Тоня. — Не спорьте, мне хочется.

— Холодно, надень под пальто кофточку.

К ночи подморозило и было скользко. Они ступали осторожно, держась друг за друга.

— Как ты одна назад пойдешь?

— Не беспокойтесь.

Она и провожать пошла, чтобы возвращаться одной. Была звездная морозная ночь. Сколотым углем блестел асфальт, отражал уличные огни. Хрустели, лопались льдинки под ногами, бежали по ним белые трещинки. Улица опустела. Тоня жадно вдыхала холодный чистый воздух.