Заводской район

Мама задержалась тогда на целую неделю. Никто из их новых зна­комых не показывался. Мама и Тоня о них не говорили. Хозяйка тоже. Сделав Тоне доброе дело, она полюбила ее за это и теперь невнимание к девушке воспринимала как личную обиду. Мама, теряя надежду, хо­тела уже признаться, что инженер ей совсем не понравился, но тут он приехал в старом серо-голубом «Москвиче», и она, довольная, что про­молчала, обрадовалась, встретила его благодарная и преданная.

В следующий раз он приехал через три дня, потом через день, а потом уж как получалось: то чаще, то реже.

Он любил рассказывать о себе. Тоня слушала в меру заинтересо­ванно. Она хотела, чтобы у него появилась привычка ей рассказывать, но и опасалась проявить слишком сильный интерес. Он должен был чувствовать, что интересен ей он сам, а не его работа. Она уловила тон, который ему нравился: чуть-чуть насмешливая материнская сни­сходительность вместе с легким приятельским подразниванием. Она старалась стать его идеалом женщины: любезной, заботливой, но в то же время достаточно здравой, чтобы не посягать на священную муж­скую независимость, иногда легкомысленной, иногда и слабой, но сла­бой необременительно.

И Тоня добросовестно расспрашивала о его работе, старалась ни­чего не забыть и не перепутать, болтала о своей портнихе, иногда про­сила купить конфет. Ей нравилась эта игра, в которой она обманывала себя, потому что эта игра все-таки не была игрой. Незаметно Тоня при­вязалась к молодому человеку. Когда заметила это, испугалась. Боя­лась разочарования, если ничего не получится.

Время шло, а в их отношениях ничего не менялось. Очевидно, они удовлетворяли его полностью. Бессознательно Тоня чувствовала опас­ность, что они станут для него слишком привычными; нужно было встряхнуть его.

Кончилась зима. Влажными теплыми ветрами, темными низкими облаками дотянулась до города далекая Балтика. Снег во дворах и по обочинам потемнел, отсырели стены домов, город стал грязным и се­рым. Промозглая сутолока неустойчивых ноющих ветров подгоняла людей, торопящихся к автобусным и троллейбусным остановкам, к хлопающим дверям магазинов и домов. В такую погоду Тоня стано­вилась нетерпеливой и раздражительной. Молодой человек долго не появлялся. Однажды Тоня поссорилась с хозяйкой. Жить стало негде, она взяла отпуск и уехала домой.

И вдруг 8 марта он явился! Приехал, мол, навестить родню и за­одно к ним заглянул. Какое торжество для Тони, какая радость для мамы! Подарки его к празднику маму совсем доконали, она даже про­слезилась. Тоню задела чрезмерная и жалкая благодарность мамы, и по­этому весь вечер она была подчеркнуто невнимательной. Молодой че­ловек сначала опешил, но сказал себе: «Женские капризы» — и успо­коился. Тоня отказалась провести вечер у его родни, и хорошо сдела­ла: в этот день произошло несколько чудес.

Во-первых, позвонили у двери, и в квартиру нежданно-негаданно ввалилась галдящая толпа молодежи со свертками в руках — бывшие ученики мамы, спутники Тониного детства. Мальчишки первых после­военных лет, бедных не только хлебом, но и книгами, они выросли в этой комнате, у полок с остатками семейной библиотеки. С пустырей за поселком со снарядными гильзами, несгоревшими ракетами и дру­гими бесценными для мальчишек вещами они приходили по вечерам сюда.

Теперь они принесли вино, свертки из гастронома, кто-то пришел с гитарой. Крики, смех, толкотня и без конца: «Вера Львовна, Вера Львовна!»

Его забыли представить. Он сидел около Веры Львовны молчали­вый, но спокойный и уверенный. «Черт с ним,— подумала Тоня.— Черт с ним, тем лучше». Она была с друзьями.

Поздно ночью Тоня лежала в кровати, и было покойное чувство освобождения. Теперь он уже не придет, он видел ее настоящей. Он узнал пренебрежение, а это не прощается. И хорошо.

Она ошиблась — и в нем и в себе. Он пришел, а она обрадовалась. Он не заметил пренебрежения, как не замечал других неприятных для себя вещей. Но в тот вечер он увидел привлекательную женщину, кото­рая нравится другим. Через месяц они поженились, и фамилия Тони стала Брагина, потому что его звали Степан Алексеевич Брагин.

Глава вторая

Аркадий Брагин

Они проводили женщин и остались вдвоем. Морозны и гулки были ночные улицы.

Валю Тесова дома ждала жена, но ему жалко было терять слуша­теля. Жене, «малой», как он ее называл, все уже было рассказано, в та­кой поздний час она только заворчит и не станет его слушать. А Арка­дий боялся, что Валя вдруг свернет в какой-нибудь переулок и оставит его одного.

Мать вернулась давно, и родители уже спали. Через прихожую пришлось идти на цыпочках. В комнате Валя заглянул в разбросанные по столу книги.

— «Элек-тро-ценфа... «Электроэнцефало... Ты врач?

— Я медик.

— Так что же я тебе про щелок рассказываю, тебе ж неинтересно!

— Ты говори, я пойму. Так что же Корзун?

— Корзун в лужу сядет. Рано или поздно. Правда, Аркадий, она всегда свое возьмет. Но из-за этого они зажмут мою селитру. Им селит­ра поперек горла! Но я не сдаю-юсь...

— А что, собственно, она дает, селитра?

— Тысячи рублей экономии!

— В месяц?