Завоевание Англии

Гарольд пошел было за ним, но Свен остановился и промолвил внушительно:

— А твое обещание? Или я пал так низко, что даже родной брат не считает за нужное сдержать данное мне слово?

Гарольд замер. Когда Свен уже скрылся за поворотом дороги, вечерняя темнота рассеялась сиянием восходящей луны.

Гарольд стоял как вкопанный, устремив глаза вдаль.

— Смотри, — сказала Хильда, — точно так же, как луна восходит из тумана, возникнет и твоя слава, когда бледная тень несчастного изгнанника скроется во мраке ночи. Ты теперь старший сын знаменитого дома, в котором заключены и надежда сакса, и счастье датчанина.

— Неужели ты думаешь, — возразил Гарольд с неудовольствием, — что я способен радоваться горькой судьбине брата?

— О, ты еще не слышишь голоса своего истинного призвания?! Ну так знай же, что солнце порождает грозу, а слава и счастье идут рука об руку с бурей!

— Женщина, — ответил Гарольд с улыбкой неверия, — ты хорошо знаешь, что твои предсказания для меня безразличны, а твои заклинания не пугают меня! Я не просил тебя благословить мое оружие и ткать мне паруса. На клинке моем нет рунических стихов. Я подчинил свой жребий собственному рассудку и силе руки; между тобой и мной нет никакой таинственной нити.

Пророчица улыбнулась надменно и презрительно.

— Какой же это жребий приготовят тебе твой разум и рука? — спросила она быстро.

— А тот, которого я уже успел достичь: жребий человека, поклявшегося защищать свою родину, любить искренно правду и всегда руководствоваться голосом своей совести!

Почти в эту самую минуту свет луны озарил лицо храброго рыцаря, его выражение вполне согласовалось с этой пылкой речью. Но вала, тем не менее, прошептала голосом, от которого кровь застыла у него в жилах, несмотря на его глубокий скептицизм:

— Под спокойствием этих глаз, — сказала Хильда, — таится душа твоего отца; под этим гордым челом кроется выбор богов, давший в предки твоей матери северных королей.

— Молчи! — гневно воскликнул Гарольд, но потом, стыдясь своей минутной вспыльчивости, продолжал с улыбкой: — Не говори об этом, когда сердце мое чуждо всех мирских помыслов, когда оно стремится умчаться вслед за братом, одиноким изгнанником… Уже наступила ночь, а дороги небезопасны, ведь в распущенных войсках короля было много людей из тех, что в мирное время промышляют разбоем. Я один и вооружен лишь ножом; поэтому прошу тебя позволить мне провести ночь под твоим кровом и…

Он замялся, и его щеки запылали румянцем.

— К тому же, — продолжал он, — я желал бы взглянуть, так ли еще хороша твоя внучка, как она была в то время, когда я смотрел в ее голубые очи, проливавшие слезы о Гарольде, осужденном на изгнание.

— Она не властна над своими слезами, как не властна и над улыбкой, — торжественно ответила Хильда. — Ее слезы текут из родника твоей скорби, а ее улыбка — луч твоей радости. Знай, Гарольд, что Юдифь — твоя земная Фюльгия; твоя судьба неразрывна с ее судьбой, и не отторгнется душа от души, как не отторгнется человек от собственной тени.

Гарольд не отвечал, но походка его, обыкновенно медленная, стала вдвое быстрее, и он на этот раз искренно желал верить в предсказание Хильды.

Глава V

Когда Хильда входила во двор своего дома, многочисленные посетители, привычно пользовавшиеся ее гостеприимством, уже собирались отправиться в отведенные для них комнаты.

Саксонские дворяне отличались от норманнов своим полнейшим бескорыстием и смотрели на гостей как на почетную дружину. Они готовы были принять радушно каждого. Дома богатых людей были с утра до ночи полны гостями.

Когда Гарольд проходил вместе с Хильдой через обширный атриум, толпа гостей узнала его и встретила громкими восклицаниями. В этом шумном изъявлении восторга не приняли участия только три монаха, снисходительно смотревшие на гадания Хильды из чувства благодарности за ее приношения храму.

— Это отродье нечестивой семьи! — шепнул один из них, завидев Гарольда.

— Да, надменные сыновья Годвина ужасные безбожники! — гневно сказал другой.

Все три монаха вздохнули, провожая Хильду и ее молодого статного гостя недружелюбными взглядами.

Две красивые массивные лампы освещали комнату, в которой мы видели Хильду в первый раз. Девушки, как и прежде, работали — теперь уже над тканью. Хильда остановилась и взглянула сурово на их прилежный труд.

— До сих пор готово не больше трех четвертей! — воскликнула она. — Работайте проворнее и тките поплотнее!

Гарольд, не обращая внимания на девушек, тревожно озирался вокруг, как будто искал кого-то, пока к нему с радостным криком не выбежала Юдифь.

У Гарольда замерло дыхание от восторга: та девочка, которую он любил с колыбели, стала женщиной. Со времени их последней встречи она созрела так, как зреет плод под ласковыми лучами солнца; щеки ее горели пылающим румянцем; она была прелестна, как райское видение!

Гарольд подошел к ней и протянул руку; первый раз в жизни они не обменялись обычным поцелуем.

— Ты уже не ребенок, — невольно произнес он, — но прошу тебя сохранить прежнюю привязанность — остаток нашей детской любви.

Девушка только нежно улыбнулась в ответ.