Завоевание Англии

Мы знаем судьбу Свена, но Свен был настоящим ангелом по сравнению с Тостигом. Кто способен к раскаянию, в том еще кроются возвышенные чувства; Тостиг же был свиреп и, кроме того, вероломен, он не обладал умом и дарованиями братьев, но был честолюбивее, чем все остальные, вместе взятые.

Мелочное тщеславие возбуждало в нем ненасытную жажду власти и славы. Свои длинные волосы он завивал по обычаю предков и ходил на пиры разодетым, как жених.

Только двое из рода Годвина занимались науками, которые в то время только-только стали признаваться королями. Это были Юдифь, нежный цветок, увядший во дворце Эдуарда, и ее брат, Гарольд.

Однако Гарольду, человеку практичному, имеющему пытливый, почти гениальный ум, была чужда та поэзия, без которой немыслимо язычество, и которая так помогала его сестре переносить земные страдания.

Сам Годвин не любил языческих жрецов; он слишком хорошо видел их злоупотребления, чтобы внушить своим детям уважение к ним. Такой же образ мыслей, который у отца основывался на глубоком жизненном опыте, был у Гарольда следствием учебы и глубоких размышлений.

Классические авторы древности привили молодому саксу новые понятия о долге и человеческих обязанностях — далеко не похожие на те, которым учили невежественные друиды. Он только презрительно улыбался, когда какой-нибудь датчанин, проводивший время в пьянстве и разврате, думал отворить себе врата Валгаллы, завещая жрецам владения, завоеванные разбоем и насилием. Если бы жрецы вздумали порицать действия Гарольда, он ответил бы им, что не людям, погрязшим в невежестве, судить людей просвещенных.

Любовь к родине, стремление к справедливости, твердость в несчастье были отличительными чертами его характера. Гарольд, в отличие от своего отца, не умел притворяться, он был всегда приветлив и справедлив, не потому, что этого требовала политика, а потому, что он не мог поступать иначе.

Впрочем, как ни прекрасна была душа Гарольда, в ней скрывалось также немало человеческих слабостей, и они заключались в его излишней самонадеянности, как в результате сознания своих сил. Хоть он и верил в Бога, ему чужда была та таинственная связь, соединяющая человека с Творцом, в которой в равной мере есть и простодушие детства, и мудрость старости…

Хотя в случае нужды Гарольд был храбр, как лев, храбрость эта не была отличительной чертой его характера. Он презирал зверскую смелость Тостига, ненавидя в душе жестокость; он мог даже казаться робким, когда смелость требовалась для удовлетворения пустого тщеславия. Но когда эту смелость предписывал долг, ничто не могло его устрашить и никто не мог перехитрить, — тогда он становился отважным и свирепым. Неизбежным следствием особенностей истинно английского характера Гарольда было то обстоятельство, что действия его отличались скорее терпением и упорством, чем быстротой и сметливостью.

В опасностях, с которыми он уже успел освоиться, никто не мог состязаться с ним в твердости и чрезвычайной ловкости, но стоило застать Гарольда врасплох, как он способен был совершить крупные промахи. Обширный ум редко отличается сообразительностью, если необходимость всегда быть начеку и природная осторожность не развили в нем бдительности.

Нельзя было представить себе сердца более доверчивого, честного и прямого, чем сердце графа. Если мы все это примем во внимание, нам станет понятен образ действий Гарольда в позднейших обстоятельствах его бурной и трагической жизни.

Но мы не должны думать, будто Гарольд, откинув суеверия одного из сословий, стоял настолько выше своего века, что полностью отказался от них. Какой человек, ищущий славы и вступающий в борьбу со светом и людьми, может отказаться от веры в таинственную силу? Цезарь мог смеяться над римскими мистическими обрядами, но он веровал в судьбу.

Гарольд почерпнул из классики, что самые независимые и смелые умы древности не могли отрешиться от некоторой доли фатализма. Хоть он и отвергал гадания Хильды, но все же запомнил ее таинственные предсказания, которые слышал еще в детстве. Вера в приметы, знамения, легкие и тяжелые дни, влияние звезд была присуща всем сословиям того времени. У Гарольда был свой счастливый день — четырнадцатое октября. Он верил в его силу так, как Кромвель верил в силу третьего сентября.

Мы описали Гарольда, каким он был в начале своего пути. В то блаженное время к свойственному молодости стремлению стяжать себе славу еще не примешалось никакое эгоистическое честолюбие.

Его любовь к отечеству, развившаяся на примерах римских и греческих героев, была чиста и искренна. Он был способен приговорить себя к смерти, как сделал это Леонид или бесстрашный Курций.

Глава II

Пробудившись от сна, Гарольд увидел перед собой Хильду, смотревшую на него величественно-спокойным взглядом.

— Не видел ли ты сегодня пророческий сон, сын Годвина? — спросила она.

— Да сохранит меня Воден! — ответил молодой граф с несвойственным ему смирением.

— Расскажи же мне свой сон — и я разгадаю его; сновидениями никогда не следует пренебрегать.

Подумав немного, Гарольд сказал: