Завоевание Константинополя

Робер де Клари зачастую неточен в хронологии — датировка событий у него почти всегда приблизительна: «прошло немного времени», «а потом случилось однажды» и т. д. Труднообъяснима ошибочная датировка начала крестового похода: в первой главке оно отнесено то ли к 1203 г., то ли к 1204 г. «от воплощения». Между тем Робер де Клари в это время находился с войском у Константинополя, давно покинув свою Пикардию... Может быть, виновник ошибки — тот, кто записывал его рассказ? Как бы то ни было, хронологические ляпсусы — минус произведения Робера де Клари, давший основание ряду исследователей «дисквалифицировать» его труд[65]. Необходимо, однако, принимать во внимание общий характер хроники как своеобразного памятника исторической мысли XIII в.; Робер де Клари предлагает в определенной мере новеллистическую, сдобренную его собственными вымыслами версию событий. Он не стремится к педантичной точности и строгой последовательности. Его рассказ, например, о «чудесах» Константинополя, архитектурных достопримечательностях, церквах и т. д. сумбурен, беспорядочен и неполон. Автор полагается на всякого рода россказни, некритично принимает на веру предания и небылицы, проявляет легковерие. Да Робер де Клари, собственно, и не собирался рисовать исчерпывающую картину событий крестового похода. Он хотел поведать только то, что видел собственными глазами. В тех же случаях, когда ему недостает непосредственного знания, он, как человек малообразованный, обращается к легендарной традиции, поверьям, словом, в плане исторической достоверности к сомнительным источникам информации.

Сам Робер де Клари, как мы видели, не склонен был переоценивать свои таланты повествователя. Он отдавал себе отчет в том, что другие «добрые рассказчики» смогли превзойти его в искусстве повествования. Тем не менее автор по-своему искусен в компоновке материала. Он умеет привлечь внимание слушателей и, главное, последовательно провести свою концепцию, даже когда прерывает логическую нить рассказа. Именно так обстоит дело с многочисленными «вставными эпизодами» и отступлениями: экскурсами в политическую историю Византии (гл. XVIII — XXIX), рассказами о приключениях Конрада Монферратского в Иерусалимском королевстве (гл. XXXIII — XXXVIII), о попытке болгарского царя Калояна («Иоанна ли Блаки») воспользоваться крестовым походом в собственных интересах, об истории его возвышения, союза с куманами, о содействии, оказанном ему апостольским престолом в коронации (гл. LXIV — LXV), заметками относительно образа жизни кочевников-куманов (гл. LXV), эпизодом, где фигурирует некий «король Нубии», совершающий длительное паломничество и временно проживающий в Константинополе (гл. LIV).

Все эти факты независимо от степени их исторической достоверности только на первый взгляд кажутся вставленными нарочито, ради оживления повествования, но на самом деле включены в него таким образом, что каждый из них подкрепляет общую авторскую концепцию, служит, несмотря на «вырванность» из логического контекста и обособленность, реализации целостного замысла — идее, в соответствии с которой бароны, «предавшие» menue gent, в конечном счете получают заслуженную кару, хотя сам по себе захват Константинополя хронистом оправдывается.

Эпизоды эти, видимо, казались автору и особенно интересными, соответствовали его вкусу и темпераменту — пылкому и дерзостному. Пикардийцев называют «северными гасконцами» (picard, gascon du Nord), и Робер де Клари-историк как бы воплощал в себе нравы рыцарской среды своей родины. Человек безусловно умный и обладавший наблюдательностью, он в то же время был и поверхностно болтливым. Драматические коллизии дворцовых переворотов в Византии изображаются хронистом на уровне ходячей молвы и эффектных анекдотов. Поведать аудитории «одну только правду» Роберу де Клари не удалось. Подлинная история в его повествовании порой деформирована: она перемежается домыслами, вольными толкованиями фактов, ошибками в их оценках, что, впрочем, вообще свойственно средневековой хронографии.

Нужно иметь также в виду, что Робер де Клари, при всем его субъективном стремлении передавать «одну только правду», и не в состоянии был точно рассказать обо всех событиях Четвертого крестового похода — прежде всего по той причине, что о многом он вообще не знал и не мог знать. «Пункт наблюдения», с которого хронист вел свой рассказ, не обеспечивал ему ни полноты, ни точности информации.