Завоевание рая

— Продать его тебе! Зачем? Я тебе охотно передам его и объясню, каким образом яд, который я поборол, действует только на нервы и очень похож в своих проявлениях на бешенство. Но обо всем этом поговорим после, когда я поем и высплюсь.

— Я преклоняюсь перед твоей наукой и твоим великодушием, — сказал доктор, — ты в самом деле — сверхчеловек.

Гроза прошла, только море ревело еще. Все, измученные усталостью, быстро заснули, кроме Наика, который, сидя на корточках в ногах постели, смотрел с немой радостью на своего господина, спавшего почти спокойным сном.

Факир проснулся с наступлением дня, потянулся своими длинными, как у саранчи, членами и поднял одну занавеску, чтобы пропустить дневной свет. Тогда он увидел распроставшегося у сада верблюда, на котором приехал, с вытянутыми ногами и шеей и стеклянным взором.

— Бедное животное! — пробормотал факир. — Я принес тебя в жертву, но твоя жизнь спасла человека.

Он подошел к маркизу, который продолжал спать, и в волнении смотрел на него.

— Такого молодого, здорового, сильного унесла бы смерть, если бы я вовремя не вспомнил о нем! — сказал факир вполголоса. — Еще несколько часов забвения, и все было бы кончено, и горе мое было бы глубоко. Почему? Я не знаю. Какие чары притягивают меня к нему? Почему среди тех, которых я встречаю в своем уединении, он самый любимый. Разве только потому, что он обладает волшебной троицей — совместным равновесием сердца, ума и тела; потому что он добр, умен и прекрасен? Все равно; я сегодня возвратил ему жизнь, и мне кажется, что он мой сын.

Он склонился к молодому человеку, осторожно откинул волосы и поцеловал его в лоб.

Бюсси открыл глаза и долго смотрел на факира; потом слабая улыбка разжала его губы.

— Узнаешь ли ты меня? — спросил Сата-Нанда.

— Ты кто-то, кого я люблю; кто — не знаю.

— Ах, так значит это не сон! — вскричал Арслан. — Он спасен!

Выздоровление шло медленно, силы постепенно возвращались. Но ум по-прежнему был слаб, и молодой человек испытал снова страшный припадок в тот день, когда, по его настояниям, ему рассказали о несчастье, случившемся благодаря его болезни: отступлении, по его приказанию, о бегстве царя в Гайдерабад, о занятии столицы врагами.

— Это она, она обесчестила меня! — кричал он.

И он упал, как пораженный громом.

Сата-Нанде пришлось пустить в ход всю свою науку, чтобы привести его в чувство.

Когда он снова поднялся, это был уже другой человек; можно было подумать, что лучшее в нем умерло, что он пережил себя и что пламя его юности внезапно погасло. Он обвел своих друзей таким взглядом, что сердце у них сжалось.

— Если вы любите еще меня, несмотря на мое падение, мои верные, — сказал он, — не говорите мне никогда о Бангалоре и отстраняйте от меня все, что могло бы напомнить мне об этом проклятом месте.

— Господин мой!.. — вскричал Наик, бросаясь к его ногам.

Но маркиз оттолкнул его с холодной мягкостью.

— Дай мне письменные принадлежности, — сказал он.

И он с большой важностью написал коротенькое письмо.

— Друзья! — сказал он степенно, закрыв и запечатав письмо. — Я прошу у губернатора Индии руки мадемуазель Шоншон. Я хочу посмотреть, считает ли он меня еще достойным быть его зятем, или в его глазах позор последних дней уничтожил все мои победы.

— О, отец! — тихо сказал Арслан Сата-Нанде, который, уткнув подбородок в колени, смотрел с безучастным видом. — Ты, такой могущественный, ты, который все знаешь, неужели ты позволишь ему вырыть такую пропасть между самим собой и счастьем?

— Догоните гонца, который должен отвезти это письмо, и пусть он его не отвозит, — сказал вполголоса факир.

В ожидании ответа от Дюплэ, маркиз проводил дни в военных упражнениях с Арслан-Ханом. После болезни у него осталось дрожание в правой руке, которое его огорчало. Тем не менее, благодаря упражнениям, эта слабость уменьшалась и вскоре совсем исчезла.

Из Пондишери приехал курьер с в высшей степени важным письмом от Дюплэ, но оно еще не могло быть ответом на то, которое отправил Бюсси.

Маркиз вскрыл письмо и, прочитав его, обратился к друзьям.