Завоевание рая

— Ах, проклятая слабость! — вскричала она, ломая руки. — Все уже будет кончено, теперь слишком поздно! Дорога смертельно длинная! Но не все ли равно, раз он ее не любит!

— Лила! — вскричал Бюсси, бросаясь к ее ногам. — Не богохульствуй.

Но она осторожно оттолкнула его.

— Несчастный! Так, так-то ты любишь! — продолжала она. — А я, безумная, судила о твоем сердце по моему и только тебя призывала в своем отчаянии; я, которая из своей любви делала пьедестал твоей и умерла бы, не жалуясь, только бы вы были счастливы — она и ты! Напрасно прошу у тебя помощи, проскакав все пространство день и ночь, не жалея себя, не стряхивая даже пыли, которая ослепила меня. Я скакала без передышки к этому герою, к этому непобедимому, который один мог спасти нас. И когда я приезжаю, разбитая, поддерживаемая только надеждой, он меня отталкивает, колеблется, боится за себя! Ну, хорошо же, раз ты не хотел спасти царицу, так иди, посмотри, как она умирает! — вскричала она душу раздирающим голосом, разражаясь рыданиями.

— Что такое происходит? Говори, Лила, приди в себя; умоляю тебя. Не делай меня безумным, когда она нуждается во мне.

Лила провела рукой по глазам, чтобы отогнать слезы.

— Это правда, — сказала она более спокойным голосом. — Ум мой мутится. Я должна была сейчас же крикнуть ему истину; но я не смела; так я боялась, что ужас отнимет у него силу действовать.

Она схватила руку Бюсси и порывисто, нервно пожала ее.

— Слушай! — сказала она. — Прежде всего, царица не могла поверить, что ты покинешь ее. Она ждала, долго надеялась услышать от тебя слово; потом, когда уверилась, что все кончено, она объявила со страшным спокойствием отчаяния, что, покинутая тем, которого она свободно выбрала себе в мужья, она смотрит на себя как на вдову и решилась расстаться с жизнью, сгорев на костре по обычаю вдов. Брамины, в особенности Панх-Анан, поздравили ее с таким решением. Они говорили, что осквернение души такой преступной любовью может быть смыто только огнем и что тогда она может получить у богов свое полное прощение и обеспечить себе счастье к иной жизни. Царица просила министра приказать начать приготовление для церемонии сожжения. Когда я уехала, обезумев от отчаяния, чтобы призвать тебя к нам на помощь, воздвигали костер для Урваси! А теперь!.. Ах, эта мысль невыносима!.. Это чудное создание, которое приводило мир в восторг, это обожаемое и дорогое существо больше не существует и, может быть, представляет уже груду пепла.

— Замолчи! — закричал Бюсси страшным голосом. — Разве я буду жить, если не будет больше моей Урваси?

Он схватил шпагу, которую ему уже протягивал Наик, и бросился вон. Пария последовал за ним.

Принцесса обеими руками схватилась за сердце, и слабая улыбка надежды разомкнула её сжатые губы, пока она следила за удаляющимся молодым человеком. Потом она снова упала на диван, выбившись из сил.

Тем не менее она еще не хотела отдыхать.

— Арслан! — сказала она умаре, который быстро прицеплял оружие, чтобы тоже отправиться. — Прежде, чем последовать за ним, выслушай меня. Возьми с собой несколько самых отважных французских солдат; может быть, придется бороться с фанатиками, которые помогают браминам. Если меня послушают, на дороге этапами стоят вполне оседланные переменные лошади на двадцать человек. Один человек откроет вам восточные ворота города; все же будут заперты по приказанию Панх-Анана, который принудил царицу провозгласить его наследником престола. Поезжай прямо на царское кладбище, что за дворцом. Иди, иди скорей!

— Если не удастся спасти царицу, можно будет, по крайней мере, отомстить за нее! — вскричал Арслан, бросаясь к двери.

Лила осталась одна и, упав на диван, невольно заснула.

Глава XXXIII ДЖЕНАТ НИШАМ

Все обряды — молитвы, посты, очищение — были исполнены. Урваси доживала последний торжественный вечер.

Оставив в слезах своих прислужниц, она вышла на высокую террасу и мрачным, пристальным взглядом созерцала умиравшую ночь, залитую кровавым светом зари. На западе, за горизонтом, скрывалась бледная луна, и царице казалось, что она видит печальное лицо, которое с состраданием смотрит на нее, делая ей знаки, притягивая ее к голубой бездне, куда оно опускалось.

Занялся день, последний, который ей предстояло увидеть, и тотчас начался, как всегда, птичий концерт. Голуби доверчиво опустились на карниз из розового песчаника, но царица не видела их.

Дворец, в котором жил посланник, еще был погружен во мрак. И царица жадно смотрела в эту тьму, ища глазами темную фигуру, склонившуюся над балюстрадой террасы, на том самом месте, где показался царский посланник в день его приезда, когда она в его честь делала возлияния солнцу.

Теперь солнце отомстило за нечестие, рассеивая видение потоком света.

Урваси закрыла лицо руками, чтобы лучше созерцать свое видение.