Завоевание Туркестана. Рассказы военной истории, очерки природы, быта и нравов туземцев в общедоступном изложении

Когда Черняев наступал к Джизаку, Музафар приказал коканскому хану двинуть 10-тысячное войско, чтобы отвлечь русских. Худояр-хан, страшась последствий, в поход не пошел, а отписал, что ему такого войска не собрать. Получив это донесение, Музафар велел закопать несчастного гонца по горло в песок. Между тем, полчища эмира вовсе не были так страшны, как он о них думал: число пехоты не превышало 12 батальонов, а в начале войны и того меньше. Здесь служили пленные персияне, беглецы из русских и туземцы. Новобранцу выдается ружье с патронными сумками, куртка, штаны из бараньей кожи, 4 рубля на сапоги и черная мерлушка на шапку. Это годовое содержание сарбаза-пехотинца. Он обязан служить до смерти, разве забежать куда-нибудь далеко. На его место всегда найдется охотник. О военном искусстве бухарские военачальники не имеют ни малейшего понятия. Учителями военного дела являлись разные проходимцы или же пленные русские солдаты, которых принуждали к тому силой. Кто из учителей больше отсчитывал бедному сарбазу палок, тот считался мастером своего дела. Одно время командовал всей бухарской пехотой персидский выходец мурза Шахруз. За первую же неудачу при встрече с русскими Шахруз поплатился головой. Его место занял беглый сибирский казак Осман, который уверил эмира, что обучение надо начать сызнова, по русскому уставу. Он взвалил все обучение на пленных и беглецов из магометан. Каждый из них учил на свой лад. Так, один наш артиллерист только и командовал: «Жай!» – больше он ничего не знал, прослуживший весь свой век при пушке. Такие-то учителя заменяли и ротных командиров, потому что свои оказывались еще хуже. В случае недостатка в учителях эмир приказывал вербовать купцов, бывавших по торговым делам в России, предполагая, что они должны быть знакомы и с нашими военными уставами. Пошла мода на все русское: командные слова произносили по-русски, старались достать русские мундиры, особенно дорожа медными пуговицами. В одном сражении бухарцы были свидетелями, как русские солдаты, перейдя глубокий арык, прежде чем броситься в атаку, ложились на спину и болтали ногами, что делалось по весьма простой причине, надо было вылить воду, попавшую за голенища. С того времени в бухарской пехоте был введен особый сигнал, по которому бежавшие по плацу солдаты сразу останавливались, бросались на землю и болтали ногами. Они были уверены, что «урус», именно благодаря этому приему и одержал победу.

Обучение грамоте

О военной доблести бухарцев не может быть и речи, у них нет никакой охоты к военному делу. Сарбазы, живя за городом, имеют там свои дома, хозяйства, в досужее время промышляют на заработках, иначе им не прокормиться. С раннего утра плетутся сарбазы на плац, сидя на ослах и держа под мышкой форменную одежду. Они надевают ее только тогда, когда нужно становиться во фронт. Собрались, построились в 2 шеренги. Первая шеренга с ружьями, старыми да ржавыми, вторая шеренга – с пистолетами, пиками или батиками (длинная палка с железным зубчатым шаром). Кроме того, обе шеренги вооружены саблями или шашками. Это прежнее вооружение, теперешние более однообразные. Начинается ученье – шум, гам. Наконец проходит урочное время, 2 часа. Если топчи-баши (главнокомандущий) вздумается оставить на лишние полчаса, чтобы пострелять холостыми патронами, сарбазы недовольны, они ворчат. Зато как торопливо они возвращаются домой, как усердно понукают своих ослов!

Особенно не любят сарбазы походов. В мирное время они ежегодно уходят в Шахрисябз, куда переселяется на все лето эмир. Вот назначен день, выступают батальоны нехотя, с проклятиями, больше всех достается, конечно, эмиру. Идут без всякого порядка, врассыпную. Кто устал, тот садится на осла, потому что без этого животного ни один сарбаз не выступает в поход. Доволен и ликует лишь один маркитан: он знает, что каждый сарбаз во время лагерей съест у него в день, по крайней мере, 3 лепешки, чашку гороха и запьет все это чаем, многие покупают арбузы, дыни, виноград, а уж все непременно – табаку для жвачки. Маркитан так и ставит свои шалаши-лавчонки сбоку от лагеря. Последний, скорее можно назвать цыганским табором, чем военным станом, потому что палатки расставляются не рядами, а как попало, больше кучками, между которыми свободно располагаются верблюды, ослы, арбы и т. п. Только и можно признать лагерь по разбросанным турецким барабанам да ружьям, подвешенным на колышках у каждой палатки. Вечером и утром трубач играет зорю, почти такую же, как и наша. Ежедневные занятия те же, что и на плацу в Бухаре. Лагерная жизнь под конец становится тяжелой. С наступлением холодов в горах сарбазам негде и нечем обогреться: от казны отпускается одна кошма на человека да десяток угольков. Как только объявят выступление, солдаты забывают все на свете, они покидают лагерь и возвращаются в столицу вереницей, кто пешком, кто на осле. Иные проходят верст по 60–70 в сутки!