Завоевание Туркестана. Рассказы военной истории, очерки природы, быта и нравов туземцев в общедоступном изложении

Наша победа под Ирджаром прогремела в Средней Азии, а взятие Ходжента, считавшегося оплотом, произвело на умы еще более сильное впечатление. Жители признавались после, что никогда не могли поверить, чтобы эмир, такой могущественный владыка мог потерпеть поражение. Последний все-таки не сознал своего ничтожества в сравнении с могущественной державой Севера. Подыскивая себе союзников и собирая под рукой войска, он еще верил в возможность успеха и, видимо, затягивал время в бесплодных переговорах, сегодня чувство страха и лесть подсказывали ему одно, завтра высокомерие и азиатская кичливость брали вверх. Назначили эмиру срок для высылки условий, срок прошел, ответа не было. Подъехавший в ту пору оренбургский генерал-губернатор приказал открыть военные действия наступлением на бухарские крепости Ура-тюбе и Джизак, это «ключи», которые некогда защищали Тамерлановы ворота на северо-востоке от Самарканда. Взятием этих крепостей мы прочно утверждались в долине Сыр-Дарьи и, кроме того, окончательно разъединяли наших врагов, Бухару от Кокана.

Ура-тюбе досталось нам сравнительно легко, Джизак труднее. Он расположен на единственном удобном пути в долину Зарявшана и считался одно время самою сильной крепостью в Средней Азии. Большая часть города была обнесена в ту пору тройным рядом стен, в 4 сажени толщиной, в 3½ высотой, по ним совершенно свободно могли ездить арбы. На наружной стене и промежуточных башнях стояло 53 пушки, с зарядными ящиками, со всею принадлежностью; для действия же при орудиях были вызваны искусные афганцы. Кроме того, гарнизон города составляли 2 тысяч сарбазов, несколько сотен туркмен, остальные сарты, всего не менее 10 тысяч, под начальством Алаяр-хана, с титулом «таксаб-перваначи» – нечто в роде нашего фельдмаршала, при нем состояло 19 беков. Внутри крепости, как водится, стояла «урда» (крепость), но, по словам перебежчика, такая ненадежная, что ее можно было прошибить палкой. Между первой и второй стеной шла улица шириной около 60 саженей, здесь Алаяр-хан расположил лагерем все свое разношерстное войско, вместе с тем приказал завалить наглухо трое городских ворот, чтобы никто и подумать не смел о возможности бегства. Местность вокруг крепости была очищена приблизительно на 100 сажень для лучшей обороны.

Выбравши место под лагерь, наши расположились у самого выхода ущелья по дороге в Самарканд, затем приступили к осадным работам, делали лестницы, плели туры, вязали фашины, а в то же время малые отряды приближались к крепости, чтобы высмотреть удобные места для осадных батарей.

Покинутая часть города стала любимым местом прогулок наших солдат. Городские сакли оказались такие же маленькие, как и деревенские, в одну или две, редко в три комнатки, крохотные окна без рам, без стекол, полов вовсе нет, протолок из тоненьких жердочек, поверх насыпана глина. Каждая сакля окружена высоким забором, у которого лепятся кормушки. Везде глина и глина. На плоских крышах навалены запасы колючки, идущей на корм верблюдов и ослов, она же служит и топливом.

Ознакомившись с этим местом, наши солдаты находили ямы, засыпанные ячменем, пшеницей, иногда такие запасы попадались и в саклях, причем дверь была искусно замазана глиной. Счастливая находка становилась известной всему лагерю, набегали фуражиры, усердно наполняли мешки, саквы, даже рубахи и панталоны превращались в мешки, переполненные зерном. На базаре, в его укрытых соломой галереях, солдаты копошились с утра до ночи, кто шарил в лавках, кто бродил из любопытства. Одному посчастливилось напасть на кипы табаку. Каждый солдат непременно воткнет штык, повертит-повертит и потом уж набивает карманы, не справляясь с их величиной. В другом месте нашарили мешки с изюмом, это добро живо расхватали по карманам, потому что ячмень, клевер, табак и изюм – предметы первой важности в солдатском быту, пшеница же и просо валялись без призрения, разве кто поохотится на мешок, чтобы выкроить из него на досуге портянки.

Однако сарты не дремали, и чуть только покажется на улице белая рубаха, посылали несколько пуль, не то и ядро. Эта угроза только потешала солдат, скрытых навесами, откуда вслед за выстрелом раздавался взрыв хохота. В Ура-тюбе ружья и пушки по ночам молчали, здесь же по ночам разгоралась самая жестокая стрельба, особенно к рассвету. Ура-тюбинские беглецы, верно рассказали, что «урус» именно в эту пору лезет на стены. Кроме того, каждую ночь выходил из крепости отряд и с криками «Аллах! Уре!» бросался на наши пикеты. Однажды проскочило в горы 10 всадников причем, закололи пиками нашего солдата, другой раз сарты сделали вылазку, подожгли ближайшие сакли и тотчас вернулись. В Ура-тюбе ничего подобного не было.