Завоевание Туркестана. Рассказы военной истории, очерки природы, быта и нравов туземцев в общедоступном изложении

Густыми веселыми толпами возвращались солдаты в лагерь. Почти все ехали верхом, а многие сверх того, вели в поводу – кто коня, кто верблюда или ишака, нагруженных разной рухлядью. Один солдат нес ребеночка, взятого из-за сострадания. Такое богатство, как здесь, еще ни разу не попадало в руки наших солдат. В числе добычи находилось богатейшее конское снаряжение, унизанное сердоликами и бирюзой, бархатные расшитые золотом чепраки, туркменские кони, старинное оружие, украшенное камнями в золотой или серебряной оправе; латы и шлемы с золотой насечкой, топоры с серебряными топорищами – это знаки власти, из одежды – нарядные кушаки с серебряными застежками и сумками для патронов, собольи халаты, крытые роскошными материями, мерлушечьи халаты, бархатные вышитые золотом шаровары, такие же тюбетейки с зашитыми в них талисманами, наконец, цветные палатки и юрты с дорогим подбоем. Самую ценную и крупную часть добычи составляли все-таки кони. Их было так много, что стрелковый батальон вернулся в Ташкент в конном строю. Все остальное распродавалось на базарах, которые открывались после каждого штурма. Таким образом, здесь, как и в других местах жителя могли за самые ничтожные деньги вернуть большую часть своего добра.

Похороним с честью убитых, всего 6 человек, отряд генерала Романовского вернулся в Ташкент.

Наступление в долину Зарявшана

Как ни велики были успехи русского оружия, но Бухарский эмир еще надеялся возвратить утерянное. Для того, чтобы скрыть свои истинные намерения, а также исподволь готовится к новой войне, он выслал в Ташкент Мусса-бека для переговоров о мире. Пока этот хитрый старикашка выпутывался и лгал напропалую, эмир нанял к себе на службу 10 тысяч туркмен, готовил свое собственное войско, а что хуже всего, подстрекал подвластных нам сартов к неповиновению, поджигал киргизов, нападал на казачьи пикеты, отгонял у жителей скот, табуны. Так в сентябре (1867 г.) шайка киргизов захватила вблизи Чиназа артиллерийского поручика Служенко с тремя канонирами, которых отвезли в Бухару, здесь под угрозой смерти заставили их обучать войска, даже принуждали принять магометанство. На письмо полковника Абрамова эмир ни слова не ответил, как будто он его и не получил, наши караваны были задержаны, торговля с Ташкентом прекратилась вовсе.

В ту пору в новом крае совершилось важное событие. Высочайшей волей все завоеванные земли получили отдельного начальника, вполне независимого, с званием туркестанского генерал-губернатора, то был Константин Петрович Кауфман. Явился он в Туркестан не с тем, чтобы продолжать завоевания, а чтобы его умиротворить, приучить к русским законам и обычаям, расширить торговлю, умножить промыслы. Таковы были благие намерения нового генерал-губернатора, внушенные ему нашим миролюбивым монархом, в Бозе почившим императором Александром Вторым. Случилось иначе, и Кауфману, подобно его предшественникам, довелось выдержать подчас долгую тяжелую борьбу с хищными соседями, прежде чем приняться за успокоение края.

Туземцы называли его «ярым-паша», что значит «полуцарь». Как и Михаил Григорьевич Черняев, первый губернатор Туркестанской области, Кауфман, делил с солдатами труды степных походов, заботился об их нуждах, жил с ними одной общей жизнью, исполненной тревог и лишений. Оба они грозно и честно держали русское имя в крае, никогда не поступаясь достоинством России. Они не позволяли слишком забываться владетельным ханам, особенно Черняев. Кауфман, будучи по природе снисходительнее, поступал с ними помягче, но в Азии иначе понимают снисходительность и великодушие, свойственные народам образованным, их там принимают за слабость.

По приезде в Ташкент новый генерал-губернатор застал уже давно проживающего здесь в качестве посла эмира, того же Мусса-бека. Этот хитрый старик, как истинный азиат, двоедушничал, тайно сносился с эмиром и подговаривал наших солдат к нему на службу. Все усилия этого дипломата были направлены к тому, чтобы затянуть переговоры, а главное, скрыть истинные намерения самого повелителя. Последний же, не прекращая враждебных действий в виде грабежей и разбоев, продолжал упорно молчать, не отвечая даже на письма. Так дело стояло более года – ни мир, ни война, торговля прекратилась, разбои, грабежи, захват пленных – усилились. Тягостное для обеих сторон положение разрешилось наконец в Бухаре и не в пользу мира. Надо сказать, что эмир давно истощил отцовскую казну и, чтобы ее пополнить, стал нажимать на своих беков, т. е. областных правителей, те сделались еще придирчивее при сборе налогов, отчего народ обеднел, начал роптать, купцы, потерпевши убытки от прекращения торговли, хотя и молчали, но также были недовольны. Пуще же всех волновались улемы, а они в Бухаре составляли немаловажную силу, более грозную, чем даже войско эмира.