Это не значит, что правительства вице-королевств в Индиях поощрялись к проведению идеологической «охоты на ведьм» или что они действительно это делали. Их отношение к происходившему было в высшей степени практичным. По крайней мере до 1780-х годов они редко преследовали людей просто за то, что у них имелись книги, содержавшие радикальные идеи, или даже за осторожное озвучивание радикальных идей, если только эти идеи не были связаны, – или считалось, что они связаны, – с подрывными умыслами. Иностранные книги, содержавшие потенциально революционные идеи – многие из них были официально запрещены, – на самом деле были широко доступны. Они прибывали в Индии не только как контрабандный товар иностранных торговцев, но и из Испании, где они имели хождение и были хорошо известны, в багаже испанских чиновников и купцов; их привозили на родину богатые молодые креолы, ездившие в Европу для завершения образования; иногда их дерзко печатали в Индиях. Да, существовала цензура, которой руководила инквизиция, которая давно уже не сжигала еретиков, но по-прежнему иногда сжигала книги. Цензура была запоздалой, раздражающей и временами пуритански эксцентричной; например, к «Тому Джонсу» она отнеслась с огромным подозрением. С другой стороны, она была вялой и неэффективной, и ее легко можно было обойти. Не только Дидро и Франклин, но и Руссо и Рейналь[102]
были хорошо известны и широко обсуждаемы, по крайней мере в узких кругах интеллектуалов, которые изучали их произведения. Идеи Руссо, как известно, бросили вызов условностям политической жизни в XVIII веке во многих уголках мира. Для Индий Реналь был автором, даже еще больше возмущающим умы, потому что был более конкретен. «Если когда-нибудь в этом мире произойдет успешная революция, – писал он, – то она придет из Америки».Доступность запрещенной литературы и легкое волнение от ее нелегального хождения отчасти объясняли ограниченное влияние
Такие напряженные отношения существуют во всех колониальных обществах. Старожил презирает новичка, недавно прибывшего «из дома», хотя в то же время он может желать безопасности и городской жизни, которые и воплощает в себе «дом». Поселенец, который связал себя с новой землей и рискнул своим капиталом и, быть может, своей жизнью на ней, может презирать получающего жалованье чиновника, который приезжает сюда на несколько лет и ничем не рискует. Давнего жителя, возможно, уже не в первом поколении, который знает свой край и понимает – или думает, что он понимает – местных аборигенов, которых он нанимает на работу, раздражает чиновник из метрополии, проводящий политику, основанную на общих теориях о том, как следует обращаться с «аборигенами». Колониальный купец, торгующий по высоким ценам импортными промышленными товарами, возмущается поставщиком из метрополии – будь то производитель или грузоотправитель, – особенно тогда, как часто случается, когда монополия организована для того, чтобы поддерживать цены на высоком уровне. Все эти возмущения и обиды в истории Индий появились рано. Через несколько лет после завоевания Новой Испании «старые завоеватели и поселенцы» уже выражали недовольство тем, что королевское покровительство проявляется по отношению к новичкам, недавно прибывшим из Испании. Имперский Потоси – источник огромного богатства – был печально известен своими кровавыми междоусобицами между группами европейцев. Всех испанцев, проживавших в Индиях, объединяла зависть к торговой монополии Севильи.