Завоеванная инопланетным воином

Он позволил себе минутку отдыха, расслабив мышцы и найрос. Полностью восстановившись, он смог бы значительно увеличить силу мышц с помощью найроса, всего лишь подумав об этом, но он сильно ослаб.

Рендаш поднял левые руки и сжал челюсти, концентрируясь, когда транспорт полностью остановился. Врахск — мерцающий и шипящий, как в первые неопытные попытки сформировать его много лет назад, — простерся с тыльной стороны одной руки. Широкий изогнутый энергетический клинок отбрасывал мягкое фиолетовое свечение на Рендаша и его окружение, озаряя гладкие металлические стены.

Он проигнорировал боль в затекших мышцах, когда наклонился вперед и поднес врахск к ножным кандалам. Металл зашипел, когда лезвие прошло сквозь него. Оковы с тяжелым лязгом упали на пол транспорта, и Рендаш с благодарностью вытянул ноги.

Над головой вспыхнул свет, чисто белый и ослепительный по своей интенсивности. Прищурившись, он поднял правые руки, чтобы защитить лицо. Загрохотали механизмы: они открывали дверь.

Знание пульсировало в его разуме — командный модуль его корабля. Он был очень далеко, но маяк слежения работал. Это означало, что был шанс, что сам модуль, который можно было использовать как корабль, оставался функциональным.

Был шанс, что это поможет ему вернуться домой.

Глаза Рендаша быстро привыкли к свету, но он не опустил рук. Он посмотрел в щель между правыми предплечьями и увидел четырех людей в темной одежде, собравшихся у входа. Они направили свое оружие, похожее на бластеры, на Рендаша.

— Усыпите образец и свяжите его! — скомандовал Станц, голос его был приглушен маской.

Инстинкт.

Рендаш освободил свое сознание, направив свой разум на контроль найроса. Он выставил перед собой щит и наполнил ноги дополнительной силой.

За мой Умен'рак.

Он прыгнул вперед.

Пораженные люди закричали и открыли огонь из своего оружия. Твердые снаряды растворились в щите Рендаша. Каждый удар сотрясал его, угрожал разрушить барьер и усиливал жар внутри него.

Рендаш приземлился в середине их линии фронта, сбив с ног двух человек. Поднимаясь, он вонзил свой врахск в грудь третьего человека, одновременно размахивая правой рукой, чтобы ударить кандалами в лицо четвертого. Теплая кровь брызнула на чешую Рендаша, когда оба мужчины упали.

Большие черные машины, заполненные еще большим количеством этих плохо экипированных солдат, были выстроены за мобильным изолятором. Рендаш переместил свой щит, чтобы отразить огонь других солдат; многие из них стреляли в него из-за дверей машин. По обе стороны от дороги с твердым покрытием простирался обширный ландшафт: пыль, холмы и горы, насколько он мог видеть, освещенные только рассеянным светом ночного неба.

— Не стреляйте по моему образцу боевыми патронами! — перекрикивая грохот оружия, прокричал Станц.

Рендаш встретился взглядом со Станцем. Человек стоял рядом с ближайшей черной машиной, его лицо было мрачным, а серые глаза поблескивали за прозрачной пластиной маски.

Эти глаза всегда были твердыми, голодными, независимо от того, что делал этот человек — бубнил в течение приводящих в бешенство круговых допросов; наблюдал, как крупные люди в униформе избивают Рендаша кулаками и дубинками; разрезал чешую Рендаша острыми инструментами и протыкал его плоть, не заботясь о боли, которую он причинял. Взгляд Станца не дрогнул ни на мгновение, когда он признался, что переусердствовал с другими выжившими алигарийцами. Для него они были всего лишь проектами, предметами, подлежащими препарированию и изучению — для Станца Рендаш был всего лишь Образец № 10.

За всю свою жизнь Рендаш никогда не ненавидел другое живое существо так, как Чарльза Станца. Время, проведенное рядом с ним — четыре года, хотя человеческие способы измерения времени мало что означали для Рендаша, — было мучительным, адским танцем. Станц беспрестанно давил, чтобы сломать Рендаша, чтобы раскрыть его секреты, но алигарийский воин ничего не дал.

Теперь я покажу, кто я на самом деле. Рендаш, Экхора, Клинок Алигарии. Твоя гибель.

Он мог добраться до Станца и убить его до того, как другие люди одолеют его и нагрузка на найрос станет непосильной. Он мог отомстить за свои собственные страдания, мог отомстить за свой Умен'рак, погибший в человеческом плену. Это означало бы смерть, но это была бы хорошая смерть, смерть в бою. Такой конец оценил бы любой настоящий воин.

Но тогда его народ, возможно, никогда не узнает о заговорах корваксов, никогда не увековечит память о его павшем Умен'раке так, как они того заслуживали. Его гордость, его горечь, его стыд — все было бессмысленно по сравнению с его миссией.

Все на службе Нес'раку.

Самоотверженность. Честь.