Завоеватель Парижа

Вошел лакей. Доложил о приходе князя Петра Анлреевича Вяземского. Тут же появился и сам князь, слегка согнувшийся, лысоватый и довольно курносый. Облик его в целом был малопривлекателен, но все спасали глаза — они были довольно подслеповатые и блеклые, но излучали при этом такую блестящую игру ума, что комната сразу же осветилась, и сумерки куда-то отступили.

— Граф, — обратился к Ланжерону князь Вяземский. — не станем откладывать дела в долгий ящик. Вы обещали рассказать мне о князе Петре Петровиче Долгорукове и его значении в первые годы правления Александра I. Для меня чрезвычайно интересна эта фигура, и я хотел бы включить хотя бы некоторые материалы о ней в свою «Старую записную книжку». Ради бога, поведайте мне, что знаете.

— С удовольствием, князь. Я и лично знал князя Петра и собрал о нем кое-какие материалы — хочу использовать их при составлении своих записок. Так вот, вы, вероятно, знаете, что он был сыном генерала от инфантерии Петра Петровича Долгорукова, московского генерал-губернатора.

Вяземский, улыбнувшись, кивнул в знак согласия.

— И по рождению и по воспитанию князь Петр принадлежал к самим верхам общества. Как у вас тут заведено, он был зачислен в гвардию чуть ли не в день своего рождения. И к пятнадцати годам он был уже капитаном, а к девятнадцати — полковником. Для вас это, может быть, и в порядке вещей, а для меня тут налицо лишь чистое безобразие. Он начал служить, но гарнизонная служба ему показалась скучной, а он рвался к деятельности, к власти. Князь стал забрасывать прошениями императора Павла. Тому очень не понравились ни тон, ни содержание этих писем — и, на мой взгляд, совершенно справедливо — лишь наглость самонадеянного молокососа. Но тут Долгоруков вошел в доверие к наследнику престола великому князю Александру и тот уговорил венценосного папочку. И в результате князь Петр в 21 год стал генерал-адъютантом.

Было видно, что граф Ланжерон разволновался. Он и сам это почувствовал и решил сделать паузу. Он предложил гостю стакан мадеры и сам с удовольствием сделал глоток. Затем граф продолжал говорить чуть спокойнее:

— Может быть в том, о чем я сейчас говорю, но только имейте в виду, что я говорю с учетом того, что сей князь вскоре натворил.

— Граф, вы напрасно видите во мне оппонента. Я целиком на вашей стороне и говорю это совершенно искренне.

При этих словах Ланжерон радостно улыбнулся и совершенно спокойно продолжал: