Завоеватель Парижа

— Не волнуйтесь, милейший маркиз. Тот, кто не может дело делать, занят своими амбициями. Это же так естественно. А амбиции имеют еще тенденцию расти, особенно если ты еще оказался в одной постели с сиятельной особой, но ведь это полководцем еще не делает. Вот и обидно. Но страшнее другое. Понимаете, маркиз, императрица Екатерина знает о плутнях и грабежах своих любовников, но молчит. Ободренные таковою слабостию, они не знают меры своему корыстолюбию и самые отдаленные родственники временщика с жадностью пользуются плодами краткого его царствования. Отселе произошли сии огромные имения вовсе неизвестных фамилий и совершенное отсутствие чести и честности в высшем классе. От канцлера до последнего протоколиста все крадет и все продажно. Развратная государыня развратила и свое государство — вот что бесконечно обидно, милейший мой маркиз.

Шевалье де Ланжерон осекся и растерянно огляделся по сторонам. — Действительно страшно, — наконец вымолвил он, слегка даже как будто заикаясь. Ему явно стало не по себе

Суворов, довольный произведенным впечатлением, лукаво захихикал и ускакал из кабинета. Только какую-то долю мгновения Ланжерону еще были видны полы его развивающегося рваного халата.

Ланжерон ценил Потемкина за создание Черноморского флота, но в самых резких выражениях он осуждал образ его действий в качестве главнокомандующего в турецкой кампании 1788 года. Особенно строгой критике Ланжерон подвергал ту жалкую роль, которую князь Потемкин играл во время осады крепости Очаков.

Ланжерон не был участником похода 1788-го года, ведь, как известно, в пределах Российской империи он оказался впервые только в 1790-м году. О событиях под Очковым Ланжерон узнал от лиц, участвовавших в этой кампании, в частности, от принца Нассау-Зигена, с которым он сблизился в Финляндии еще до первого свидания с князем Потемкиным.

Участвуя затем в последующих турецких кампаниях и познакомившись лично с главнокомандующим Потемкиным, граф Ланжерон был вполне в состоянии проверить рассказы современников о том, как держал себя Потемкин во время осады Очакова.

Ланжерон знал подробно об образе действий Потемкина при штурме крепости Измаил; он мог составить себе точное понятие о нерешительности Потемкина, о его самодурстве и обращении с другими генералами.

В частности, в записках Ланжерона читаем:

«Многие лица, участвовавшие в осаде Очакова, рассказывали мне об ужасных страданиях русского войска. Морозы доходили до того, что чернила замерзали в чернильнице. Голод свирепствовал в лагере. Офицеры просили милостыню. Репнин из своего кармана кормил многих офицеров и для той цели истратил своих денег 60. 000 рублей. Вот почему все, наконец, настаивали на том, чтобы не откладывать далее штурма. Что касается до князя Потемкина, то он сидел себе уютно в теплой комнате и обнаруживал полное равнодушие…»

В виду обнаруженных безобразий, Ланжерон не мог не удивляться тому, что Потемкину, после взятия Очакова, был оказан при дворе роскошный прием. Тут были и триумфальные ворота и другие почести. Весь город побывал у него. Ему подносили стихи, гениальный русский лирик Гавриил Державин поднес Потемкину оду, которая называлась «Победителю». Екатерина подарила ему жезл, медаль, большую сумму денег и пр.